Мы же только... Мы же с ней позавчера как раз говорили... Я когда выходил... Позвонил ей... Она говорит... В обед примерно…
– Вот, в обед. А я около пяти, наверное, к ней стучусь... В мясной шла. Думала, может, ей захватить чего. Ну и... Дверь не заперта, она на полу сидит, в одежде. Я сразу давай в скорую звонить!– Её нет больше? Тёть Ир!
Илья прислонился к стене.
– Я им говорю: что же вы медленно ехали так! – соседка повысила голос. – Ведь вас когда вызывали! А они – был другой вызов, тоже срочный, как нам разорваться? Магнитная буря, все старички в отключке. А я им: старички-то тут при чём? Вы бы постыдились! Женщине всего-то шестьдесят! И шестидесяти нету!
– А где. Куда увезли.
– Да в нашу, тут. В городскую. Поедешь? Надо ведь забрать будет. С похоронами как-то придумать. Это хлопотное дело, похороны, ты-то не знаешь, а я вот сестру старшую хоронила когда, ты не представляешь себе. Тем дай, этим дай, всем дай!
– Поеду. Не сейчас. Я... Потом.
– Ну да, ты с дороги ведь! Зайдёшь, может? Голодный?
– А как я домой попаду?
– Да как... Открыто там. Кто её знает, где у ней ключи.
– Зайдёшь?
– Нет.
Илья повернулся к своей двери. Послушал, что там. Тётя Ира не думала уходить к себе, ей было интересно. А Илья пока не мог взяться за ручку.
– Я же с ней позавчера разговаривал.
– Ну вот так вот, знаешь, и бывает. Был человек – и нету. Она ведь на сердце-то частенько жаловалась. Но таблеточку под язык рассосёт, глядишь, и отпустит. Да кто сейчас здоровый! Я и сама – вроде ничего так-то, а как погода что – голова трещать начинает.
– Я потом зайду. За скорую... От души.
Илья толкнул дверь. Вошёл в квартиру. Включил в прихожей свет. Расстегнул куртку. Повесил на крючок. Закрыл дверь. Сунул ноги в тапки. Тапки ждали. Постоял. Надо было идти дальше.
– Мам? – сказал он шёпотом. – Ма.
Сделал шаг и оказался в её спальне. Постель смята, матрас съехал. Фотография Ильи в рамке опрокинута, лежит Илья навзничь. Улыбается – гордый собой, прыщавый, весёлый. На филфак зачислили. Говорили – без взяток или уж хотя бы без заоблачно дорогих университетских репетиторов не возьмут, но с таким ЕГЭ отказать не посмели. Мать подготовила. Ящик в комоде выдвинут. Тот, где у неё касса. Заглянул – денег нет. Всё выгребли. Прошёл в свою комнату. Пусто. Мамы там нет, Ильи тоже. Книги на полках стоят не тем порядком, фантастика с классикой перемешаны. На столе – рисунок его старый, карандашом иллюстрации рисовал к Кафке. К "Превращению". Карандаш тут же положен. Это он перед той ночью дорисовывал. Перед тем как забрали. Осталось на кухне посмотреть. Если и на кухне нет, тогда вообще нигде нет. В кухне было холодно. Занавеска пузырилась от сквозняка. Чёрствый батон на израненной цветочной клеёнке, нож на все случаи, заветрившаяся "Любительская" с белым жиром, колбасная кожура сморщенным колечком. На неживой конфорке – огромная эмалированная кастрюля. Илья поднял крышку. Щи. Полная кастрюля щей.
В туалете стоял в темноте. Сначала не мог. Потом пошла струя – и ему показалось, льётся кровь. Не сукровица, какая бывает, когда почки отобьют, а чёрная венозная кровь, густая и выдохшаяся. Не легчало. Посмотрел в унитаз – нет, ничего. Руки мылил дважды. Потом умылся ледяным.
Положил себе половником сваренных матерью стылых щей, как было, греть не стал. Раскрошил ножом усохшую горбушку, намешал баланды. Включил телевизор. Шло "Камеди".
– Какой пароль?
– А попробуй "Шойгу"!
– О! Подходит!
– Ну конечно! Шойгу везде подходит!
Зал белозубо хохотал. Красивые молодые женщины смеялись. Загорелые ухоженные мужчины смеялись. Илья моргнул. Он ничего не понимал. Не понимал ни одной шутки. Сунул в рот ложку холодного супа. Протолкнул в глотку. Ещё одну. В глотку. Ещё. Ещё. Ещё. За маму. Водки нужно было купить. Водки, вот что. Кто бы ни обчистил квартиру – соседи, воры или врачи скорой – всех материных заначек они не знали. В комоде нашли деньги, в фотографии прыщавой – нашли, а под ламинатом за кроватью даже не искали. Там было целых пять тысяч одной купюрой. Дай денег, мам? Илья рассмотрел эту пятёрку внимательно. Надолго ли её хватит? Пока сидел, рубль ополовинился. Метро было двадцать пять, а стало полтинник. Деньги беречь нет смысла: их всё равно время по песчинке из рук вымывает. Да и нет никакого завтрашнего дня, ради которого стоило бы их копить. Жизнь всегда на сегодняшнем обрывается.
Ключей нигде не было. Может, у мамы в карманах.
Странно, что дом нельзя было запереть. Он тогда как будто и не дом...
Продолжение следует...
Предыдущие части смотрите в специальном разделе ЗДЕСЬ.
