... Мент тянул время, ему нравилось, что он может время гнуть как проволоку.Тут собака вдруг взлаяла на загнанного таджика с клетчатой, как у всех, сумкой.

– Ладно. На учёт не забудь встать, – лейтенант сунул Илье его справку. – И не торгуй больше.

Илья кивнул, отошёл в сторону, убрал бумаги во внутренний тёплый карман, где и сам отсиживался, пока допрос длился. Лейтенант уже увлёкся таджиком, таджик был более перспективный. Просеялся. Контуженный мир помаленьку пришёл в чувство, начал разговаривать.

Но теперь, подойдя к Москве поближе, Илья видел в ней везде только то, чего издалека, из поезда было не разглядеть: ментов. На вокзальной площади, у входа в метро, в павильонах и на станциях. Стаями, все с овчарочьими глазами. Хотя, может, это не в Москве было дело, а в Илье.
* * *
Забирали его из лета, выпустили в самый конец осени. Зиму с весной Илье скостили за примерное поведение. И Москва, в которую его выпустили, не была похожа на ту, из которой его забирали. Москва стояла сейчас как голое ноябрьское дерево – влажная, тёмная; раньше вся она была обросшая яркими вывесками, киосками для торговли чем попало – а теперь посуровела, стряхнула с себя разноцветицу, разделась до гранита. А Илья обожал её раньше, когда она притворялась сплошным галдящим базаром – ему казалось, что на этом базаре он сможет купить себе любое будущее. Он приезжал тогда в Москву из своей Лобни электричкой – в университет, в клубы, на концерты – и каждый раз воображал себе себя москвичом.

Надо было только доучиться, найти работу в центре и снять с друзьями квартиру. В Москве земля была волшебная, удобренная гормонами роста: ткни в неё свои желания – вырастут и работа денежная, и модные друзья, и девушки самые красивые. Москва и сама была от себя пьяная, и всех своим хмелем угощала. В ней всё было возможно, от Москвы не убыло бы, если б Илья отщипнул от её пухнущего сладкого теста свой кусочек счастья. А сейчас она как будто ему снилась – она ведь часто снилась ему там, на зоне. Она стала строже и прилизанней, серьёзней, официальнее – и выглядела от этого по-понедельничному похмельной. Он узнавал её и не узнавал; чувствовал себя в ней чужим, туристом. Туристом из Соликамска, и ещё из прошлого.

Немного постоял на площади трёх вокзалов: среди других обалдевших иногородних его, приезжего из зоны, тут было не так заметно. Можно было сделать вдох и проморгаться. Проморгался и пошёл. Он ступал по Москве осторожно, чтобы она от слишком широких взмахов и слишком уверенных шагов и в самом деле не оказалась бы сном и не рассеялась бы; чтобы не очнуться от неё в масляной серой тюремной хате, в зябкой духоте, среди шконок и тычущихся в тупик жизней, в запахе носков и вечном страхе ошибиться. Но Москва стояла надёжно. Она была взаправду и навсегда. Его освободили. Точно освободили. Илья купил на предпоследние деньги билет в метро и поехал под землю. Ему навстречу конвейером вынимало из недр московских людей – и тут можно было посмотреть им на лица. Люди за семь лет успели приодеться, даже гастарбайтеры. Вперёд и вверх они глядели решительно, многие взбирались по ступеням вверх, не могли дотерпеть полминуты: наверху безотлагательные дела. Москвичи очень спешат жить, вспомнил Илья. А колония безвременью учит.

Из всех встречных – а там были и обнимающиеся любовно старики, и поп в телефоне, и не сдающийся возрасту панк – Илья запинался только о женщин. Так он за эти годы отвык от них. Так забыл, до чего они на людей не похожи, до чего их прекрасней! И если вдруг одна из них отвечала Илье на его взгляд своим взглядом, то он за эту её блесну цеплялся, и она рвала и тащила его в свой противоток – за собой, на поверхность. Потом какая-то поморщилась, фыркнула неслышно, и Илья сразу осел, сжался: ведь они в нём могут понять недавнего арестанта. У него на лбу это написано сизым, бритвой вырезано на землистой коже. Куртка на нём сидит как роба. Женщины чуют опасность в мужчине, чуют голод и ненадёжность – это в них звериное, безошибочное.

Дальше Илья за ними подглядывал исподтишка, стеснительно, чтобы больше никто его не разоблачил. Подглядывал – и в каждой искал сходство с Верой. Само собой так получалось. Вере он решил ни за что не звонить. Простить ей всё и не звонить ей.

Продолжение следует...

Первую часть ищите ЗДЕСЬ.

Подробнее про конкурс по роману "Текст" ЗДЕСЬ.