О своём отце, о том, как жил и живёт сегодня сложный механизм под названием "цирк", Metro рассказал принявший 25 лет назад бразды правления Максим Никулин

- Максим Юрьевич, ваш отец был личностью огромного масштаба, объединяющей общество. Как вы думаете, что сделало его таким?
- Тут нет прямого ответа. Известным его сделал цирк, популярным – кино, а любимым, скорее, человеческие качества. Людям всегда свойственно тянуться к тому, чего не хватает: добра не хватает, любви не хватает, искренности, честности, милосердия. А у него всего этого было очень много, и он этим очень охотно делился.

- Считается, что многие юмористы прячут за маской клоуна свои внутренние страхи. Можно ли так сказать про Юрия Владимировича? Чем для него был юмор?
- Я не думаю, что это было так. Как писал в своё время Ежи Лец, если у человека нет чувства юмора, то у него хотя бы должно быть чувство, что у него нет чувства юмора. Это такая вещь, которую из себя не выдавишь. И я понимаю, что во время войны юмор помогал, шутка помогала и поддерживала, в том числе отца и его товарищей. В блокаду они пытались что-то придумывать в самодеятельности, чтобы хоть как-то скрасить, позабыть то, что осталось за спиной. Конечно, юмор помогает, спасает и выручает, но сознательно делать его защитой – я не думаю, что это возможно. Это должно быть естественно. Иначе это уже не юмор, а потуги...

У отца было изумительное качество, которое нельзя воспитать и которому нельзя научиться, с этим надо родиться. У него не было "второго плана". Поясню: он со всеми был одинаковый. И со мной – сыном, и с артистами, и с президентом страны, и с министром, и с шофёром, и с человеком, который на улице к нему подошёл. У него не было каких-то моделей поведения для разных обстоятельств. Это такая абсолютная открытость, которая чувствуется, которую люди понимают и проникаются – и поэтому начинают испытывать любовь и уважение. Это большая редкость, у меня, например, такого нет. 

- Ваш отец производил впечатление человека мужественного, про таких говорят, что ошибки и слабости делают их только сильнее. Это так?
- Наверное. Мне трудно сказать. Я, например, себя никогда не ругаю за то, что сделал что-то не так. Во-первых, я себя люблю – чего я себя буду ругать? Во-вторых, ну сделал и сделал, чего уж теперь. Из этого надо сделать определённый вывод, чтобы дальше так не поступать. У каждого из нас есть в жизни моменты, за которые стыдно. Главное – их не повторять. Это опыт, жизнь. И отец в этом смысле не исключение.

Все, кто вернулся с фронта и не вернулся, они все мужественные, на войне без мужества нельзя. Пройдя через ад войны, ты уже всё доказал на самом деле.

Я много раз смотрел фильм "Бриллиантовая рука", и в какой-то момент я вдруг взглянул на героя моего отца иначе. Семён Семёныч Горбунков – такой недотёпистый, наивный, в чём-то слабохарактерный – ему пришлось заниматься всей этой ерундой с контрабандой. И тут ему в такси дают пистолет, "Беретту", и он произносит фразу: "С войны не держал в руках боевого оружия". И становится понятно, что он воевал и не такой уж он и недотёпистый, раз через этот кошмар прошёл. 

- А как Юрий Владимирович относился к праздникам?
- Дни рождения он не любил,  а юбилеи просто ненавидел.  Когда мы делали ему последний юбилей – 75-летие, то всё время ходили и мучили его какими-то вопросами, идеями. Он говорил: "Ну зачем это всё нужно? Как мне всего этого не хочется, как это всё искусственно. Пафосный праздник, восхваления, речи восторженные, "любим, обожаем", поздравительные телеграммы партии и правительства, бронзовый бюст на родине героя, прогибы". Он был скромным человеком, как бы сегодня сказали – "нетусовочным", тогда бы сказали – "небогемным". А вот 9 Мая – это святое.  Правильно ведь в песне поётся: "праздник со слезами на глазах", потому что невольно вспоминаешь тех, с кем воевал, кто не дошёл, кто не дожил. Он обычно обзванивал своих, они поздравляли друг друга, что-то вспоминали, но это был такой интимный момент. Вообще, настоящие фронтовики, а мне со многими приходилось встречаться, очень неохотно вспоминают о войне, а тем более рассказывают о своей роли в ней. Такой был и папа.

- Каким он был руководителем цирка?
- Он не руководил, он был самим собой и человеком надо всем. Он был и лицом цирка, и в то же время таким "крёстным отцом". Он потом с возрастом и в семье стал таким Доном, и в цирке. Он был как бы "над схваткой". Мы все абсолютно работали с ощущением того, что живём как минимум за Кремлёвской стеной. И знали, что, если, не дай бог, ситуация какая-то нештатная возникнет, форсмажор, есть человек в этом кабинете, к которому можно прийти, он снимет телефонную трубку и за 10 минут, максимум за 15, решит любой вопрос. И это придавало абсолютной уверенности и олимпийского спокойствия. Вот не стало человека – и в спину стало дуть. И до сих пор дует. Но мы к этому уже привыкли – и всё равно живём с полным ощущением, что Дед с нами. Его так здесь за глаза называли – Дед, ему это нравилось.  И сколько было ситуаций, когда уже казалось, что всё пропало, руки опускаются, и вдруг через какое-то время всё разрешается. И мы всегда говорим: "Это Дед нас бережёт!"

"В феврале открываем программу к 100-летию отца, которую не смогли открыть в этом году из-за пандемии", - сказал Максим Никулин, художественный руководитель Цирка на Цветном бульваре