Глава 25

С той стороны не было никакого ответа. Мёртвая тишина стояла, как будто всю погранзаставу, через которую они недавно прошли, выкосила поголовно моментальная чудовищная хворь, или выполз кто-то и аккуратно сожрал их всех до единого. В метро и то могло случиться, и это.

– Мужики! Слышите меня?

По ступенькам журчал ручеёк, переливая порченую кровь от поправляющейся Новослободской к лихорадящей Менделеевской; и журчание это было ясно и отчётливо. Артём ещё на одну ступень поднялся, через плечо шикнул, позвал за собой застрявших в самом начале небесной лестницы Лёху, Гомера. А как так получается, подумал Артём, что вот она, Ганза – сытая, подмытая, на пробор причёсанная; и рядом с ней, в восьми метрах в глубину – пещера и пещерные люди. Сосуды ведь сообщаются, почему же возможно, что... Все они стояли там же. Командир имел вид озадаченный: всё время трогал шею, потом на руку смотрел. Ещё двое курили; и это почему-то Артёма успокоило. Курят – значит, люди.

– Раненого в лазарет... Огнестрел... Случайно вышло... – запыхтел он, подтаскивая Олежека к мешочным брустверам. Вон сколько песку, думал Артём. И ради чего Олежеку помирать?

– Станция Новослободская на вход закрыта, – сказали ему. – Карантин же, предупреждали.

Артём ещё подобрался поближе, насколько мог, но бойцы, не выпуская самокруток из зубов, вскинули стволы.

– Стой, где стоишь, – с досадой произнёс командир. А на кого досада? Артём присмотрелся.

Отсюда уже было понятно: командиру удалось всё-таки прыщ сковырнуть. Теперь прыщ точил по капельке кровь; только командир утрётся, а оно снова набирается, набухает.

– У нас визы! Визы! Только что от вас!

– Ряба-то где моя?

– Шаг назад!

Он даже не глядел ни на Артёма, ни на Олежека простреленного. Только на пальцы, на красные капельки. И смешно косил глаза вбок, как будто надеялся шею свою увидеть расковырянную.

– Договоримся, может? Только до травмпункта... Мы заплатим. Я заплачу.

Бойцам было всё равно; их курево успокаивало. Они ждали терпеливо от начальника – стрелять или не надо. Олежек их не затрагивал.

– Ты дикого нам, что ли, тащишь? – раздражённо спросил у прыща командир.

– Рябушка.

Курица, пойманная Гомером, била глупыми слабыми крыльями. Хотела за хозяином – на небо.

– Дикого? То есть – дикого?

– Виза есть у него? – командир вспомнил что-то, достал из кармана обрывок бумажной салфетки, заткнул им свою рану.

– Нет у него визы. Не знаю!

– Шаг назад! Раз. До трёх.

– Временно его хоть! Хоть пулю вытащить!

– Два, – командир отнял салфетку, поглядел – много ли крови натекло? – и остался недоволен.

– Слышь, донкихот! Они ж там как мухи... – сказал ему один из бойцов.

– Пожалуйста! Ну? Пожалуйста!

– Три. Нарушение государственной границы, – командир поморщился: прыщ никак не затыкался.

В первый раз он на Олежека посмотрел, чтобы в него прицелиться. Чиркнуло, как кремень, тюкнуло – автоматы с глушителями, берегут на Ганзе солдатские уши! – и выщербило пулей стену, и клюнуло потолок. Пыль вниз опустилась, как занавес. Спасла только служба у Мельника.

Наука телу – без ума обходиться. Кожей чувствовать, где автоматное дуло свербит будущей гибелью, и падать, на землю бросаться, отклоняться от гибели, ничего головой ещё не понимая.

Упал, свалил с себя живой куль, пополз, вытаскивая Олежека за собой. По ним ещё стрельнули, стараясь попасть, но пыль мешала.

– Гады!

Хлестануло тут же ещё – на голос. Бетоном окрошило. Обезьяны сзади заулюлюкали восторженно.

– А вот, хлебани нашенского!

– А давай, ещё разок попытайся!

Тут можно было только бесполезно умереть. Больше ничего не поделать. Артём скатился на одну ступень вниз, ещё на одну. Подтянул Олега. Тот напряжённо дышал и старался особо не кровить, но бледнел и бледнел.

– Слышь, дядь! Ты даже не думай, ясно? Как выбраться от вас?! На Цветном бульваре должно что-нибудь... Должно же что-нибудь там, а, дед?!

– Бордель там был, – вспомнил Гомер.

– Вот. При борделе врач может быть. Может же? Поплывём туда. Ну-ка не засыпай мне тут! Я тебе сейчас... Не спать!

Но до борделя не доплыть было. Ни Олежеку, и никому. Не на чем. Оба канала по краям платформы были с пустым берегом, как и в начале.

– Зря. Не жилец он, – сонно приговорил Олежека брокер.

– Сейчас, – сказал Артём. – Сейчас.