Оператор четвёртого блока ЧАЭС Олег Генрих пригласил в гости репортёров Metro накануне годовщины Чернобыльской трагедии.
– Мне часто снится Припять, – хозяин ставит чайник. – Снится наш дом, мотоцикл "Ява" и катер, который я первым делом купил, когда приехал сюда после службы на подводной лодке. Когда после первой брачной ночи я проснулся и присел на кровати, жена в затылок сказала: "Катер продаём". А я так и не продал... Всегда говорил, что мы жили в городе и пользовались всеми плюсами деревни. Добровольно я бы никогда не променял Припять на Москву.
24 апреля 1986-го Олегу Генриху исполнилось 26 лет, но день рождения он не отмечал.
– Хотел перенести празднование ближе к майским, тем более на следующий день заступал сразу в две смены – за себя и товарища, который отпросился в Ленинград на свадьбу друга. Мы все тогда менялись, но тот парень, вместо которого я вышел на работу, потом испытывал чувство вины. Он приезжал на пятый этаж московской клиники, куда я попал после аварии, и просил прощения на коленях. Я ему: "Серёг, ты чё? Так судьба распорядилась".
В гостях у Олега Ивановича.
Александр Курковский, "Metro"
Фото:
Олег Иванович разливает чай по чашкам, делает глоток и начинает рассказ о смене в ночь на 26 апреля, которую даже спустя 38 лет помнит в малейших деталях.
– Было два взрыва с разницей в 15 секунд. Сильная тряска. Мне повезло, что в этот момент я находился в техническом помещении. Мой напарник, старший оператор Толя Кургуз был в операторской и сидел как раз под вентиляционной трубой. Когда рвануло, вся радиоактивная пароводяная смесь через трубу хлынула на него. Толя только успел закрыть лицо руками, всё остальное было обожжено. Я же, как только случился взрыв, начал себя ощупывать. Вроде живой! И тут услышал стоны товарища: "Больно, больно!" Открыл дверь в операторскую. Меня обдало горячим паром, который оставил на груди ожог на всю жизнь. Лёг на пол, там было легче дышать. Начал кричать: "Толя, ко мне, ниже нагибайся". Он на полукорячках выполз оттуда, я прикрыл дверь, и мы стали обсуждать, что нам делать.
Они вышли в коридор и направились к месту, где раньше находились лифты.
– Бетонные плиты качались на какой-то арматуре. Лифтов и лестничных пролётов нет, всё это рухнуло, мы начали пробираться на третий блок и спускаться по лестнице вниз. Там к нам присоединились другие работники, которые были на станции. Когда вышел на улицу, вижу необычное свечение – это был радиоактивный столб, топливо горело. Странно так говорить, но зрелище завораживало. Это было похоже на спецэффект – как фейерверк на параде. Потом я уже понял, что на улице мы бежали по графиту и хапанули излучения.
Оператор ЧАЭС попал в больницу в тяжёлом состоянии.
из архива героя
Фото:
Как оказался в медсанчасти, Олег Иванович помнит смутно. Через сутки, 27 апреля, спецрейсом его увезли в Шестую клиническую больницу в Москве.
– По нашим инструкциям, облучение в 380 рентген было равно смерти. У меня было 450. Я быстро облысел. Просыпался, а на подушке лежали клочья волос. Костный мозг у меня не работал два с половиной месяца. Нам запрещали бриться, сморкаться, потому что тромбоциты ушли в ноль и любая царапина могла бы стать смертельной.
Но самое страшное для него в больнице было видеть, что стало с другом, с которым они выбирались из четвёртого блока.
– Толик Кургуз лежал чёрный, как головешка, как кусок угля. Лицо уже тоже почернело, хотя он и прикрывал его руками. Весь в язвах. Тогда он сказал: "Выкарабкаюсь, пойду в пастухи! Не пойду больше в атомную энергетику". Я говорю: "Толик, всё будет нормально!" Там стояла поилка с усиком как этот носик, – Олег Иванович показывает на чайник. – Я его напоил и пошёл в палату. Сказал, что врачи будут ругаться. А больше я его не видел. Потом узнал, что многие ребята поумирали.
Олег Иванович тоже был в шаге от смерти.
– Руки болели ужасно. Я брата просил, который за мной ухаживал: "Привяжи меня к кровати, чтобы руки сверху были, потому что, когда к ним приливала кровь", было невозможно терпеть. Потом то же самое было с ногами. Когда он меня в туалет нёс, я ему говорил, чтобы ноги повыше были.
Выдержать страшные испытания ему помогла семья.
– Жена прислала фотографию, где она держит нашу двухмесячную дочку, а другая на стульчике стоит. Я прикрепил фото возле кровати на стенку, засунул под светильник и каждый раз смотрел и думал, что должен выжить только ради них. Чтобы их поднять. Потом получил квартиру в Москве, дочерей вырастил, дал им образование, сейчас я уже дедушка. Три раза!
Фотографию семьи ему передали в больницу.
из архива героя
Фото:
Олег Иванович лежал в больнице до осени. С женой они общались через письма.
– Руки не слушались, но просить брата или врачей писать письма за меня я не хотел. Боялся, что она расстроится, что почерк не мой. Брал ручку, засовывал её между пальцами. Так и писал дрожащей рукой. Говорил, что всё хорошо, что вот меня подлечат и мы встретимся. Не хотел жаловаться.
И они встретились спустя несколько месяцев.
– Она увидела меня. Ничего не говорила и заплакала, – Олег Иванович протирает рукой глаза. – И я тоже.
Он замолкает на минуту.
– Сложно сказать, что помогло всё преодолеть. Никаких талисманов у меня не было. Только обручальное кольцо, которое сняли в медсанчасти, так как оно "фонило". И мои талисманы – моя семья – жена и дочери.
