– Когда я родился (в 1925 году – Прим. ред.), к маме в роддом приехали друзья. Предлагали назвать меня Трактором или ещё как-то, а мама сказала: «Он родился в середине лета и будет Гелиос», – рассказывает художник с экрана в одном из залов выставки. Это интервью, которое Гелий Коржев дал за несколько лет до смерти, рассказывает о картинах даже больше, чем экскурсовод.

– Мы собрали самое важное из четырёхчасовой записи, чтобы всё встало на свои места, – объяснила Metro куратор выставки Тамара Кружкова.

Многие картины понятны без слов. Они похожи на огромные кадры из фильма, выписанные маслом: вот старый солдат пытается уснуть рядом с отвернувшейся к стене супругой, вот парижский художник без чувств рухнул на транспорте с надписью Liberte, вот обнажённая женщина лежит, как Далила на белоснежных простынях, но вместо бархатных портьер за ней – голое окно и панельные дома.

За 70 лет работы Коржев шёл от воспевания коммунистов к оттепели, от разочарования в утопиях к христианству, от целины к чудовищным изображениям морально загнивающего общества. Выставка устроена так, что залы соединяются небольшими окнами так, что попадающие в проём картины рифмуются с теми, что висят вокруг. И можно проследить, как одна и та же мысль не оставляет Коржева десятилетьями. Коммунист во время гражданской войны дует в трубу, а на него из окна смотрит превратившийся в скелет пионер-горнист. А из-за плеча воодушевлённого Дон-Кихота, символа обвалившейся утопии, выглядывает вернувшийся с войны солдат.

И, несмотря на порой жутковатые сюжеты, в картинах есть пронзительная доброта, которой не ждёшь: «Трагическое и ужасное можно создавать, но автор должен преодолеть этот ужас и вновь подойти к человеку, – рассказывает с экрана Коржев. – Тогда зритель почувствует надежду, увидит выход».

Например, на картине «Обречённая» голую женщину перед врачом он создавал как символ загнивающей русской морали. Но у врача лицо самого Гелия Коржева.

– Видимо, он имел в виду, что нас сможет спасти искусство, – подытожила куратор.