Глава 34
Пахло плесенью. Вёсла шлёпали по воде, рассеивая радужную бензиновую плёнку, разгоняя плавучий мусор. Внизу, под тиной и под плёнкой, ходили смутные извилистые тени, чудились какие-то вертлявые гады в руку толщиной; тут таких раньше не было и быть не могло. Радиация накрутила, накорёжила каких-то своих существ, нелепых и жутких.
– А знаете, кто у красных в авангарде? – говорил унтер. – Они в авангард уродов берут. Ставят в прорывные отряды уродов. Вооружают их. Обучают. Трёхруких. Двухголовых. Раковых, которым терять нечего. И – к нашим границам. Ближе... Ближе. Знают, как эти твари нас ненавидят. Вербуют их по всему метро. Разведка говорит, на Сретенском выставили блокпост, от Трубной линию отсекли. А старший поста весь чешуёй покрыт. Тут уже и не поймёшь... Красные уродами командуют... Или уроды – красными. Я думаю, второе. Поэтому они нас и хотят сжить. Готовится что-то... Что-то готовится...
Артём слушал и не слышал. Думал о другом: главное, чтобы там, в Рейхе, никто не узнал его. Чтобы никто не вспомнил паренька, которого восторженной толпе на Пушкинской с помоста обещали повесить. Чтобы не опознали тюремщики из казематов Тверской. Побег висельника – нечастое дело. Забудут такое?
– А, сталкер? – Дитмар тронул его за руку, и прямо за ожог прохватил сквозь рукав.
– Что?..
– Какие районы твои, говорю? Где работаешь? Наверху?
– Я... Библиотека. Арбат. Для браминов книги сверху носил.
Гомер смотрел мимо, рассеянно чесал куре холку: не успели отдать её никому в вертепе и съесть не успели, так что кура продолжала жить.
– Хороший район, – унтер смотрел на Артёма; ломаные фонарные отсветы от гнилой воды липли к его лицу. – Всё там знаешь? И Охотный ряд? И к Большому туда дальше?
– Бывал, – осторожно сказал Артём.
– А почему на браминов работал?
– Читать люблю.
– Молодец! – похвалил его Дитмар. – Молодец. Такие люди, как ты, нужны Рейху.
– А такие, как я? – спросил Лёха.
– Рейху всякие люди нужны, – подмигнул ему унтер. – Особенно сейчас.
* * *
Приплыли. Подземная река упёрлась в запруду. Берегом навалены были мешки с грунтом, что ли, и в них ткнулась бутылочная лодка. За мешками шла уже настоящая стена, туннелю по середину. Гудела электрическая помпа, откачивая набирающуюся по ту сторону запруды лужу. Штандарты развешаны: красное поле, белый круг, трёхпалая свастика. Триумвират Чеховской, Тверской и Пушкинской.
Все, конечно, уже переименованы давно: Чеховская – в Вагнеровскую, Пушкинская – в Шиллеровскую; Тверская – тоже ещё во что-то. У Рейха свои кумиры. Спрыгнули на берег, унтер обменялся салютом с дозором. Все были нарядные, с иголочки. Главный офис железных дорог наверху обнаружили, не иначе. Досмотрели багаж и сразу, конечно, всё нашли: вот рация, а вот автомат. Спас унтер: пошептал что-то, улыбаясь Артёму из-за чёрного плеча, и пограничники обмякли. Однако дальше к станции не пошли. Нашли в туннеле зарешеченный боковой ходок, у которого стояла охрана.
– Сначала медосмотр, – бодро сообщил Дитмар. – В Железный легион хлюпиков не берут. Снаряжение и курицу придётся временно сдать.
Оставили всё охране.
Комната. Белый кафель кругом. Пахнет карболкой. Кушетка, доктор стоит в маске микробной, в шапочке, одни лохматые брови нависают. Двери какие-то дальше. Унтер с ними вошёл, в углу на табуретку присел. Доктор улыбнулся просоленными бровями, обмаслил глазами-маслинами. Заговорил певуче, с недобитым акцентом.
– Ну, кто у нас первый?
– Давайте я, что ли! – брокер поёжился.
– Раздевайтесь до трусов. Медкомиссию проходили?
Поглядел, постучал, пощупал резиновыми перчатками, в глотку заглянул, попросил оскалиться. Стетоскоп надел, попросил подышать.
– А вот это? На шее, не чувствуете? Узелки?
– Нет.
– Подзапущено уже. Под-за-пу-ще-но.
– Ну... доктор! Это на память завязаны! О любимых женщинах! – оскалился брокер. – Так что мне нормально, не мешает.
– Ну, не мешает – и славно. Одевайтесь, уважаемый. Свободны. Вот, правая дверка.
Лёха натянул, застегнул, а врач пока писал что-то в бумажке. Унтер прочитал, покивал.
– Добро пожаловать.
Брокер подмигнул им: и вам не хворать, и нырнул в предписанную дверь. Там какие-то ступени вниз бежали. Куда? Что они тут с больными в Рейхе делают?
– Теперь вы, что ли, уважаемый?
