- На российском экране нацменьшинства обычно появляются в комедиях, где национальность служит поводом для шутки. Вы выбрали комедийный формат, чтобы было проще заинтересовать продюсеров?
- Комедийный формат есть в каждом моём фильме. Комедия, наоборот, усложняет поиск средств для фильма. Героический эпос и мелодрама – вот самые востребованные форматы во всех культурах. Забавно, что вы увидели в фильме комедию про национальность, в то время как я делал комедию про столкновение патриархальной и мегаполисной культур. Но каждый зритель видит во всём то, что его волнует, и это неизбежно.
- Как вы считаете, образы героев в вашем фильме “Танцы на высоте” помогут преодолению сложившихся этнических стереотипов о жителях Кавказа?
- Хохот и рыдание – только они освобождают от схем в голове.
- Почему ваши персонажи разговаривают между собой не на родном языке, а по-русски, но с сильным акцентом? Например, в “Мимино” в сценах в родном ауле герой Вахтанга Кикабидзе общается с односельчанами на родном грузинском, а “поверху” звучит перевод. Разве это не было бы естественнее?
- Согласен, так естественней – поэтому у нас тоже баварский горец говорит по-немецки, а грампианский горец говорит по-английски. Мы решили: пусть в фильме будет как в жизни – и осетин, и грузинка, и дагестанец, и русский, и азербайджанец, и армянин, всё перемешано, как везде на юге, и в Москве, кстати, тоже. Это не только про персонажей, но и про актёров – Джавахишвили объясняется с грузинским акцентом, Бесо с осетинским, Владимир Долинский с русским, Юсуп Омаров – с аварским. Старшая московская норма, которая встречалась ещё лет тридцать назад, к сожалению, в Москве уже исчезла – теперь Интернет на глазах становится плавильным котлом языковой нормы.
Режиссер Амет Пики.
Предосталвено героем публикации.
Фото:
- Главный герой фильма, Тофик, отличается от остальных мужчин в ауле. Они обвиняют его в “немужественности”, потому что он не любит футбол, не хочет драться, да ещё и танцует “немужской” танец тверк. В нём нет агрессии. Вы хотели внести свой вклад в актуальную тему токсичной маскулинности, или у вас была другая идея?
- Тофик – агрессивен. Он дерётся с односельчанами, вызывает на драку соперника в Москве, защищает свою сестрёнку. Тофик стесняется своего равнодушия к футболу, смертельно стесняется того, что станцевал неправильные движения. Он прилежно старается соответствовать патриархальным нормам поведения. Лишь под конец фильма, испытав катарсис, он начинает рефлексировать и самостоятельно вырабатывать нормы поведения. Тофик понимает, что для того чтобы любить старшее поколение, не обязательно за ним повторять, и опыт предков в новом мире ему уже не пригодится.
- Кавказский аул показан средоточием патриархального образа жизни. Зюма, которую играет Ана Джавакишвили, хочет стать певицей. Но отец не желает отпускать её учиться в Москву, а хочет выдать замуж против её воли. Это реальная ситуация для горного селения в наше время?
- Подозревать, что в патриархальном обществе пытаются против воли выдавать только девушек – это сексизм. Я до сих пор испытываю колоссальное перманентное давление родственников, не устающих подбирать мне невест. Но при всём этом давлении ничто не мешает мне выбирать девушек, которых я хочу, и никого не слушаться. Как и Зюме в нашем фильме.
- Персонажи постоянно называют друг друга “петухами”, когда хотят оскорбить, называют мужчин-геев “не мужчинами”, причём так говорит даже Тофик, которого знакомые тоже называют “не мужчиной”. Почему в фильме так много гомофобии?
- Слова, которые так привлекли ваше внимание, за весь фильм встречаются пару раз. Это обычная пацанская лексика на юге, которую вы можете услышать в дворовых разборках. Ни в фильме, ни в жизни большого внимания ей не придаётся. Чтобы понять – вспомните, например, какими яркими терминами в пылу яростного спора могут назвать друг друга соседки, не являясь при этом теми, кем друг друга называют.
Гомофобия неизбежна на этапе смены гендерных ролей в обществе, переходящем от земледельческого производства к четвёртой промышленной революции буквально за два поколения. Это один из социальных конфликтов нашего бурного времени.
Все предыдущие века ты привык, что у тебя невелик выбор: пахать и воевать либо слагать песни про то, как надо пахать и воевать. А тут ты видишь, как пашут и воюют роботы, а у мужчин появился широкий выбор: они придумывают кварк-глюонную плазму, плетут макраме, цитируют Борхеса и вообще не пойми чем занимаются. Естественно, возникает гомофобия.
- В фильме пожилой мужчина в ауле, увидев рекламу нижнего белья, называет моделей “проститутками”. Москвичка Лиля, популярная танцовщица, показана как некая “развратная” женщина, в отличие от горянки Зюмы, о которой несколько раз сказано, что она девственница. Вам не кажется, что зрительницам-россиянкам это может быть неприятно?
- Лиля показана в фильме взрослой самостоятельной женщиной, умеющей любить, в отличие от Тофика и Зюмы, которые в силу неопытности путают привязанность с любовью.
Но я вполне осознаю, что люди – разные. Часть зрителей обязательно будут, как бабушки на лавочке у подъезда, называть снующих мимо девушек в велосипедках "проститутками", а серийную моногамию, которая для людей традиционна, называть "развратом". В обществе, где думают одинаково, намного скучнее.
- У вас постоянно всплывает тема похищения невесты. Причём кажется, все героини мечтают, чтобы их похитили. В “Кавказской пленнице”, снятой 55 лет назад, Наталья Варлей совсем не хотела, чтобы её похищали. Современные женщины, по вашему мнению, стали менее прогрессивными?
- Я не знаю, чего хотела Наталья Варлей. Современные женщины намного свободней, чем 55 лет назад, технологии трекинга меняют уровень бытовой безопасности, а вместе с ней и гендерное разделение ролей, и этику. Теперь женщины позволяют себе иронию на те темы, которые раньше были массовой проблемой, а нынче стали единичными нарушениями, каждое из которых и событие, и скандал. Похищение перешло в разряд бытовой игры влюблённых и свадебного ритуала, а на юге широко практикуется молодыми по взаимной договорённости, когда хотят избежать дорогостоящих трат на свадьбу.
- В финале герои вернулись домой из Москвы. Закадровый голос говорит, что можно прекрасно жить на малой родине, а мир смотреть по Интернету. Вы в это верите?
- Зачем верить или не верить, коли это можно наблюдать – дауншифтинг, который пандемия только подхлестнула. В наше время даже массаж преподают дистанционно. Закадровый голос в фильме не говорит, что “можно прекрасно жить на малой родине, а мир смотреть по Интернету”. Закадровый голос говорит другое: “Когда есть Интернет, какая разница, где ты!” Интернет парадоксальным образом даёт свободу выбора и освобождает от привязки только к городу или только к деревне.
Источник: Metro Москва. Елена Кушнир.
