На месте сонной артерии у него была дырища: 30 лет назад взрыв газа изменил судьбы сотен людей

30 лет назад, в ночь с 3 на 4 июня 1989 года, на железнодорожном перегоне Уфа - Челябинск Куйбышевской железной дороги произошёл взрыв газа - ровно в тот момент, когда мимо друг друга проезжали поезда №211 "Новосибирск - Адлер" и №212 "Адлер - Новосибирск" с 1284 пассажирами и 86 членами поездных и локомотивных бригад. Он был сопоставим по силе с ядерным взрывом в Хиросиме - в близлежащих деревнях повышибало окна, в некоторых домах происходили обрушения потолков. Эта железнодорожная катастрофа считается крупнейшей в истории России и СССР.

Пассажирские поезда только начали разъезжаться, когда произошло непоправимое. 14 вагонов было сброшено с путей, 7 из них полностью сгорели. Оставшиеся 27 вагонов обгорели снаружи и выгорели внутри. По официальным данным, погибло 575 человек (по другим данным, 645), из них 181 - это дети. А 623 человека стали инвалидами с тяжёлыми ожогами и телесными повреждениями. Многие из них лечатся до сих пор.

За четыре года до этого, в 900 метрах от места катастрофы, ковш экскаватора повредил трубопровод. Повреждение постепенно усугублялось. В день трагедии началась утечка газа, приборы стали показывать падение давления в трубопроводе, однако персонал не стал искать утечку газа, а вместо этого только усилил его подачу для восстановления давления. В результате утечка стала масштабной и газ скопился в низине в виде "газового озера", там, где пролегали железнодорожные пути. Незадолго перед катастрофой по роковому участку железной дороги проезжал товарный поезд и машинист сообщил диспетчеру о сильной загазованности, однако меры приняты не были. Искра, предположительно образовавшаяся во время движения поездов, навсегда изменила судьбы сотен людей.

Анастасии Кудашовой было 32 года, когда она ехала в Пензу с мужем Николаем и двумя маленькими дочками Олей и Леной в поезде №211. Репортёр Metro поговорил с пострадавшей. Она раскрыла ужасающие подробности того апокалипсиса, что случился в 1710 километрах от Москвы. На примере её судьбы можно попытаться понять масштаб трагедии.

- Мы с Колей оба из Пензенской области, из одной деревни, - рассказывает Анастасия Metro. - Ходили в сельский клуб, там и познакомились. Его сестра была моей близкой подругой. Поженились, когда ему был 21 год, а мне – 17. Коля был хорошим, простым человеком. Да, конечно, выпивать иногда любил, но это его единственный недостаток. У нас большая любовь была! Все говорили: "Ой, да ты рано замуж пошла, не погуляла ещё!" А я никогда не жалела. Муж у меня был не ревнивый, я ездила куда хотела – по путёвкам. Мне их на работе давали, я почтальоном работала. А муж был слесарем на нефтеперерабатывающей станции в Челябинске, куда мы с ним жить переехали. Так что всё у нас хорошо было. Только одна проблема беспокоила – долго детей зачать не могли. 12 лет ждали! Лечились много, оба виноваты были. Родила только в 30 лет. Сначала Оля появилась, затем Леночка. Не представляете, как мы обрадовались!

Не надо было ехать, конечно – много прозвенело "звоночков". Дома у нас стоял цветок, листья как у крапивы – не помню, как называется. Говорили, нельзя его держать, к несчастью он. И вдруг он завял... Или вот на даче был большой куст орешника. И тут он раз – и зацвёл. А мама у меня деревенская, все приметы знает. Говорит, орешник никогда свой цвет не показывает. А мы увидели... Не к добру это! На работе ещё был пророческий разговор с начальницей. Я сказала, что документы в сейф сложила – если что. Она спросила: "Да что с тобой может случиться?" Я говорю: "Ну, поезда же сталкиваются". Потом она меня навещала в больнице и слова эти напоминала. Ну всё о беде говорило! Даже ребёнок перед этими событиями ветрянкой болел, ещё весь в пятнышках был, когда я в пятницу из садика его забирала. Мне бы в субботу сдать билеты да не ехать. Но значит, человек всё равно идёт туда, куда ему идти предначертано.

Ехали мы к родителям Коли. Это был 8-й вагон 211-го поезда. Помню, там была женщина, везла своих внуков. Стояла, караулила их, не отходила ни на шаг. Погибла потом... Ещё в купе с нами солдаты ехали. Я просила, чтобы они нижние места нам уступили, всё-таки мы с детьми были. Они мне отказали: "Не имеем права". Видимо, что-то важное было под сиденьями. Я потом когда очнулась, их почему-то нигде уже не нашла. Ещё перед взрывом я внезапно проснулась. Села и сказала: "Господи, почему поезд так быстро едет? Бешено колёса стучали: "Тук-тук-тук, тук-тук-тук". Мне стало очень страшно, хотя до этого я часто ездила к родителям мужа в Пензу. Но как-то смогла успокоиться, легла снова. И заснула. А проснулась уже после взрыва..

У нас был единственный вагон, который после катастрофы не опрокинулся и остался стоять на рельсах. Но было замыкание электропроводки. Я почувствовала, как у меня на голове затрещали волосы. Закрыла лицо руками – потом оно было всё в полосках. Боли не чувствовала поначалу, хотя потом врачи установили, что у меня тело обожжено на 64 процента! Я встала, пошла искать выход. И тут мне кто-то кричит: "Куда вы идёте? Здесь же люди!" Оказалось, что полки с людьми от взрыва попадали, и я просто шла по телам.

В конце вагона увидела в разбитое окно проводника: "Вы можете передавать мне детей – взрослых не принимаю, сам пострадал". Я вернулась, растолкала мужа – он всё ещё был без сознания. Коля встал и спросил: "А что случилось?" Я ответила: "Не знаю, но что-то плохое". С верхней полки слез мужчина и стал повторять одно и то же: "Товарищи, только без паники!" Муж схватил старшую дочку и побежал, но в суматохе направился не в ту сторону. А я с младшей кинулась к тому разбитому окну. Помню, как перед тем, как выбраться, схватилась за вагон. Он был такой раскалённый, что руки плавились! Но я боли по-прежнему не чувствовала. Когда вылезала наружу, ещё поранилась – я ведь босиком шла, а там стёкла повсюду, вот я и наступила на них – была глубокая рана на большом пальце ноги. Проводник сказал: Уходите, и чем дальше, тем лучше! Возможен повторный взрыв". Так я впервые и узнала, что произошло.

Видела, что все вагоны горели, наш поезд вообще весь в огне был. Один только наш вагон на рельсах стоял, остальные сошли. Мы выбрались по правую сторону поезда – так вышло, что все остальные пассажиры лезли в противоположную сторону, где был основной очаг, где летал пепел от сгоревших людей. Мне потом рассказывали, что на той стороне дети тянули руки из окошек вагонов, не могли выбраться. Кошмар! На правой же стороне никого не было. Мы скатились с крутой насыпи в лес. Дети закричали: "А где папа?" Он только позже к нам подошёл. Оказалось, он часто терял сознание. Один раз во весь свой могучий рост, 190 см, упал лицом вниз. А когда пришёл в себя, подумал: "Я же сгорю в вагоне!"

Когда он к нам пришёл, его лихорадило. Нас вообще всех трясло до невозможности. "Мама, нам холодно!" – кричали дети, видимо, это был шок. Я укрывала их всем телом, как могла. И тишина была жуткая! Только мужской голос слышала: "Помогите! Спасите!" Мои дети тоже ожоги получили, но только плакали от холода. Я была в шоковом состоянии. И очень боялась. Мутно смотрела на детей... У них были косички заплетены, на них – бантики, все обожжёные. А у младшей под глазиком был глубокий ожог, думали потом даже пластику делать, но в итоге просто перевязку сделали. Я долго переживала, ведь она девочка, а тут такое глубокое пятнышко. Но врачи уверяли, что всё заживёт, затянется. Теперь она маскирует пятно, но если солнечно, оно всё же появляется, большое такое коричневое пятно под глазом. Но девочки обе у меня красивые – врачи говорили, что никакой ожог их не испортит.

Муж оставался всё время наверху, потом крикнул, чтобы мы поднимались – примерно через 40 минут подоспела помощь. Пришлось подниматься по насыпи. Младшая дочка скатывалась, такой крутой был уклон. Я за ней спускалась... Оля говорила младшенькой: "Ленусенька, маме тяжело, пожалуйста, поднимайся потихонечку".

На мне в той поездке спортивное трико было, а после взрыва осталась только резинка, остальное превратилось в лохмотья. Знаете, тогда все мы горели. И пахло. Этот запах невозможно забыть. Муж всё говорил потом: "У меня до сих пор ощущение этого запаха"... Но вот помощь пришла, мы поднялись к поезду. Детей у нас забрали, я даже сказать не могла, кто они, откуда... Потом мне муж говорит: "Насть, мы такие счастливые – все четверо выжили!" А я возьми да ляпни: "Коля, у нас ещё всё впереди, мы с тобой грязные, такие у нас раны! Ведь может быть заражение..."

Меня хотели повести к машине, но я идти не могла из-за пореза. Тогда меня понесли на одеяле к вахтовке, погрузили туда и повезли. Возле лежал мужчина, я видела, что у него на месте сонной артерии дырища. Он был мёртв. Лежачих всех грузили в одно место и везли, живых и мёртвых. И уколы делали одним шприцом, тогда ведь не было одноразовых!

Сначала повезли меня в школу, там дали воды. Я очень настойчиво просила меня спасти. Говорила: "У меня двое детей, нельзя, чтобы я погибла!" Мне катетер поставили, подключичник. Помню, рядом женщина лежала. И говорила без остановки: "Вот все возятся с молодыми, а мы, старые, не нужны". И всё свой кошелёк зачем-то искала – мы с мужем, конечно же, чемоданы с документами оставили в вагоне, а как иначе? Не до того было. Потом к нам пришёл доктор. "Кто может сам идти, подъехал автобус, вас повезут в больницу!" Пожилая женщина встала, и тогда я к ней обратилась со словами: "Вот почему они со мной возились – я встать не могу. А вы можете!"  

Когда попала в больницу, познакомилась со многими, кто пострадал. Мне страшное рассказывали. Была одна семья из Петропавловска. Женщина в катастрофе выжила, как и её дети. А на мужа полка упала. И вот женщина мне рассказывала: "Я всё тащила его руками, тащила к выходу. А он: "Галя, спасай детей, спасайся сама, меня уже не спасёшь". И он сгорел.

Сначала меня отвезли в 13-ю горбольницу Уфы, в травмпункт. Но там не было ни мужа, ни детей. Хорошо хоть, всё быстро выяснилось. Ко мне пришёл врач и сказал: "Ваш муж и дети в 21-й республиканской больнице". И добавил, что Коля – в реанимации. Я удивилась – у него же были ноги целы, тело обожжено на 25 процентов. Это у меня, казалось, никаких надежд на спасение не оставалось. В итоге я выжила, а муж умер от сепсиса...

Но это было потом, а тогда привезли меня в 21-ю больницу. Оказалось, муж попал в реанимацию из-за того, что у него всё лицо было обожжено. И ещё на лице был большой порез. Видимо, в ту рану ему и занесли заражение, стафилококк. Помню, увиделись, и он был в ужасе – ему же говорили, со мной всё в порядке. "Да она же лежит как кусок мяса, места живого на ней нет!" – сказал он, увидев мои раны. У меня ещё как назло появилась синегнойная палочка в ранах на животе, он же был весь в порезах от стёкол. Хотели даже в Москву отправлять, но я без мужа наотрез отказалась. В итоге я перенесла 6-часовую операцию, у меня сгорела до костей левая нога, мне пересаживали кожу со здоровых участков. Операцию делали американцы – наши врачи потом говорили, что если бы не американцы, многих из нас не осталось бы в живых. В больницах ведь не было самых элементарных лекарств! Большинство умирало от ожогов дыхательных путей. В итоге я со своими ранами последней выписалась из больницы. Была 8 месяцев на больничном, вышла на работу только когда младшей 3 года исполнилось. Долго были послеожоговые волдыри, они росли, потом лопались. Всё чесалось невозможно, я много плакала.

С мужем мы после трагедии ещё общались. Долгое время он был нормальный. Я в реанимации лежала, он в обычной палате. Часто махал мне рукой в окошко. Но в какой-то момент перестал. День прошёл, другой. Спросила, почему Коли нет в окошке. Оказалось, у него резко повысилась температура, забрали в реанимацию. Долго не понимали, что с ним. Это же горбольница, многих нюансов врачи просто не знали. Например, что брать анализ на стафилококк нужно при высокой температуре. А они снижали её, и только потом делали анализы. И они ничего не показывали. Но, видимо, стали советоваться со светилами. И выяснили, что с ним. А у него температура аж до 42 градусов поднималась...

Знаете, из всего, что со мной происходило тогда, вот что было самым страшным – когда мне сказали, что у мужа стафилококк. Об этом сообщила его младшая сестра. У меня была истерика! Я так кричала в палате, что сестра мне всё рот закрывала. Ей же сказали врачи, чтобы она держала меня в неведении. "Я обещала тебе не говорить", – всё причитала она. Мне стало так плохо! Это был приговор. Врач сказал, что даже когда его привезут в Челябинск, хорошего результата не будет. Звонили в специальный центр, там окончательно сообщили, что надежды нет, исход – смертельный.

А у мужа ещё была надежда. Но однажды в палату пришёл врач и сказал: "Знайте свой диагноз, это стафилококк". Я потом догнала врача и спросила: "Зачем вы это сделали?" Потом ему что-то вкололи, это был такой укол, который делают, чтобы человек ни о чём не думал. У него стало плохо с головой. Он стал просить сигареты без конца, катетеры из себя вытаскивал, весь в крови был. И у него возникли проблемы с кратковременной памятью. Самое страшное, он забывал о детях, которых мы так ждали. Всё время спрашивал о них. "Ну расскажи, у нас что, правда есть двое детей? Расскажи скорее про детишек, где они сейчас? Почему я о них ничего не помню?" Мне сказали, что очаг стафилококка был у него в голове...

А дочки держались молодцом. Оля была активной, носилась по палате постоянно. Как сделают перевязки, уже на ногах. Только Леночка была лежачей, плакала всё время. Потом я нашла новую семью, встретила хорошего мужчину, который поднял детей. Конечно, государство в беде тоже не оставило. Я жила в старом доме на первом этаже, а через год после трагедии получила уже новую 3-комнатную квартиру. Иногда пишу, что из семьи, которая пострадала в железнодорожной катастрофе. Помогают – например, сделали скидку на квартплату в 50 процентов.  Дети неплохо живут, работают в Челябинске, зарабатывают, у нас ведь любой может заработать, если не ленивый – фабрики есть, заводы есть.Доченьки университеты закончили. Ольга вообще с красным дипломом, работает психологом в детском доме в Челябинске. О ней хорошо отзываются, она исполнительная, ответственная. Её дважды награждали медалью. У младшей, Леночки, уже двое детей, 12 и 6 лет. Я с ними иногда о тех событиях разговариваю. Один как-то увидел ноги, говорит: "Баба, а чего это ноги у тебя такие?" Я ему всё-всё объяснила.

Конечно, у детей травма была большая. Однажды в школе на каком-то занятии стали показывать передачу о железнодорожной катастрофе. Спрашивали: "Ребята, а вы знаете, что тогда случилось, в каком году". Оля заплакала и сказала: "Да, в том поезде мой папа погиб". Ещё я часто вспоминаю, как через год приехала к нам сестра погибшего мужа: "Леночка, поехали к нам в гости в Пензу". И знаете, что дочка ответила? "Нет, не поеду – гореть буду! Уколы будут ставить, мне будет больно!" Ребёнку три года, а она всё помнила! Мы с детьми долго огня потом боялись. Если газ включали, а он начинал шипеть, дочки кричали. А если видели на улице огонь, истерили: "Мама! Мама!" Очень боялись, когда листва горела, когда мусор поджигали.

Но вот что интересно. Когда бабушка приехала за Олей, чтобы отвезти её в Пензу, она не испугалась ехать на поезде. А я до сих пор боюсь, отдыхать никуда не езжу. У меня отец похоронен в Пензенской области, так езжу туда только на машине. Вот на 30 лет зовут в Челябинск, для нас зарезервировали вагоны. Но я боюсь. У меня ещё и давление. Здоровья, конечно, нет, много было операций, и лёгкое оперировали. По больницам хожу постоянно. Но благодарна богу, что смогла поднять детей. Про отца они, конечно, часто расспрашивали потом. И мы никогда его не забываем! Каждый его день рождения отмечаем, 20 марта. С живыми цветами всегда на могилку ходим... Помним его и очень любим.