На Исторической сцене Большого театра в рамках Открытого фестиваля искусств “Черешневый лес” состоялась премьера новой версии спектакля Бориса Эйфмана “Русский Гамлет”. Этим событием открылись масштабные московские гастроли Санкт-Петербургского государственного академического театра балета, посвященные его 40-летию. Корреспондент Metro пообщалась с хореографом о его произведении, откровенных сценах в балетных спектаклях и отношениях с труппой.
Вы поставили балет “Русский Гамлет” в 1999 году, а сейчас представили зрителям обновлённую версию. Что изменилось с тех пор?
Со времён премьеры первой версии балета прошло почти два десятилетия. Конечно же, за это время наш театр обрел принципиально иные творческие и технологические возможности, которые и нашли отражение в новой постановке. “Русский Гамлет” шагнул из 20 века в 21-й и стал одним из самых актуальных спектаклей в мировом балетном театре. Недавняя премьера в Большом показала, что мы правильно поступили, дав этой постановке новую жизнь.
Вы обратились в своём балете к истории непростых взаимоотношений царевича Павла с его матерью Екатериной II. Почему именно эти персонажи?
Не я придумал название “Русский Гамлет” – Павла так именовали ещё при жизни. Сама история соединила российского императора с шекспировским героем. Мне предстояло понять, как перекликаются эти две судьбы. И я думаю, что шекспировский Гамлет был более счастливым...
Почему?
Потому что Гамлета любила мать. Что касается Павла, то Екатерина II держала сына в постоянном страхе и не подпускала к трону. Всё это сказалось на психике наследника и впоследствии, в период правления, толкало его на сумасбродные поступки. А ведь изначально он был открытым человеком, полным надежд, любви к родной стране и светлых стремлений. Я хотел показать в своем балете метания души Павла и противоречивость его натуры.
Гамлет ищет ответ на вопрос “быть или не быть”. А ответы на какие вопросы ищет герой вашей постановки? И находит ли он их?
Перед ним стоял схожий вопрос: бороться за власть, свергнуть мать-императрицу и пойти на радикальные меры по восстановлению справедливости или же смириться с судьбой и ждать своего часа? И он нашёл ответ. Как и Гамлет, Павел не прибегнул к насилию.
Считаете ли вы Павла сильным или слабым человеком?
Не могу рассуждать о личности реального царевича Павла. Что же касается героя балета, он одновременно и сильный, и слабый. Призрак убиенного отца, Петра III, постоянно призывает его к мести, но Павел не можем переступить черту. Для него, как для человека глубоко религиозного, убийство было одним из самых страшных грехов.
Мне кажется, вы переосмыслили образ Екатерины II. У вас она не просветительница и реформатор, а властолюбивая, безумная женщина. Вам она не нравится?
Я знаю, как много сделала Екатерина для России. Но в спектакле невозможно показать все годы ее царствования и отразить многочисленные екатерининские реформы. Да и постановка вовсе не об этом. Она о Павле и его отношениях с матерью. Мы видим Екатерину его глазами, чувствуем его обиду. Для Павла она была, в первую очередь, женщиной и матерью, а потом уже императрицей.
Смысл в вашей постановки кроется в том, что власть делает из человека безумца. Вы руководите театром долгие годы. Из вас власть не сделала Карабаса-Барабаса?
В этом году нашему театру исполнилось 40 лет. За это время коллектив прошёл несколько этапов. В самом начале мы были заняты формированием собственного стиля. Всё это происходило в условиях борьбы и преодоления сопротивления. В тот период у меня возникали конфликты с моими коллегами: и они были не совсем готовы, и я был молодым и нетерпеливым. Следом настал этап, когда труппа начала понимать, что успех театра – это не мой личный успех, а наш общий. И от него зависит жизнь всего коллектива – как в творческом, так и в материальном плане. Сегодня я не трачу время на какие-либо трения и разногласия, а сочиняю произведения, которые артисты с радостью воплощают на сцене. Я ни в коем случае не Карабас-Барабас.
В вашей постановке есть предельно чувственные, даже откровенные сцены. Как вы определяете грань между красотой и пошлостью?
У каждого творца своё понимание допустимого и недопустимого. Всё закладывается в нас в процессе воспитания, образования, а точнее – еще в утробе матери. Провокации, избыточная откровенность, эпатаж – стиль либо молодых художников, которым хочется прославиться, либо стареющих мэтров, пытающихся удержать внимание публики. Мои же постановки всегда остаются в рамках искусства, высокой эстетики.
Зрители балета делятся на две категории: те, кто любят его и приходят осмысленно, и те, кто приходит за компанию и засыпают ко второму акту. Есть ли у вас универсальный метод, как приучить человека к балету?
Специальных методов нет. Сегодня очень трудно отвлечь людей от Интернета, заставить их потратить деньги и время и пойти на балет. Но наш театр даёт зрителю то, что он никогда не получит ни от телевизора, ни от компьютера – эмоциональный поток, идущий от артистов через движения, музыку. И, знаете, когда в конце представления зал аплодирует стоя, я не различаю тех, кто пришёл осознанно и тех, кто оказался на балете случайно. Зрители испытывают на наших спектаклях подлинный катарсис, и это значит, что наше искусство востребовано и необходимо людям.
Борис Эйфман. Фото предоставлено пресс-службой