В прокат вышла картина Кантемира Балагова «Дылда», завоевавшая в Каннах приз за лучшую режиссуру и награду Федерации кинопрессы. Metro поговорило с исполнительницей главной роли, дебютанткой Викторией Мирошниченко, о самых страшных сценах фильма и о том, как бороться с болью.

События картины разворачиваются осенью 1945 года в Ленинграде. Две бывшие зенитчицы, Ия и Маша, работают медсёстрами в больнице и пытаются научиться жить вне войны.  

Какие у вас были ощущения после первого прочтения сценария? Мне кажется, что не каждая нашла бы в себе силы погрузиться в такой тяжёлый материал. 
 
У меня было некое оцепенение после прочтения. Но до начала съёмок я не осознавала в полной мере, что придётся делать. Я до этого вообще никогда не снималась, только играла на сцене училища. Но в театре всегда есть условность, можно скрыться за чем-то, а в кино всё происходит на самом деле, по правде. Я к этому была не совсем готова. 
 
Подготовка к съёмкам была сложной?
 
Мы читали «У войны неженское лицо» Алексиевич, прозу Платонова. Смотрели «Рассекая волны» Триера. Кантемир хотел, чтобы я прочувствовала триеровскую героиню, которой движет иррациональная любовь так же, как и Ией. Мы очень много общались с режиссёром, обсуждали героинь, что с ними было до и во время войны, что они пережили. 
 
Как создавался образ Ии? Она похожа то ли на ангела, то ли на ведьму
 
Кантемир просил меня найти и показать особенность Ии, её ощущение неуместности, которое у неё с детства. 
 
А почему она чувствует себя неуместной?
 
Как мы проговаривали с режиссёром, эта девочка-сирота из деревни, её вырастила чужая семья. И у неё осталось ощущение, что она всё время как будто не к месту, и как будто виновата в чём- то. С гримёрами мы придумали её внешность – обесцвеченные волосы, брови, ресницы. Что касается голоса, интонации, поведения, мы долго искали, как лучше выразить мироощущение Ии. Поначалу было непонятно, как к этому подступиться. Пробовала одно, Кантемир говорил: «Нет, совсем не то». Я пробую по-другому – это лучше. Так шаг за шагом. Кантемир сразу поставил нам очень высокую планку, до которой сложно было дотянуться. 
 
Могу предположить, что съёмка некоторых сцен стала настоящим испытанием.
 
Было несколько очень сложных сцен, все ключевые моменты. Конечно, сцена с Тимофеем, который играл Пашку. Ему всего 4 года. До съёмок мы с ним подружились – я ездила к нему домой, познакомилась с его семьёй. Мы с ним изобрели особую игру, только нашу с ним. На съёмочной площадке он мне полностью доверял, и мне было страшно подумать, что я как будто предаю нашу дружбу, особенно в момент самого страшного эпизода с ним. Боялась, что его это ранит, и он закроется. Но в итоге все обошлось. Мы с ним встретились на «Кинотавре» - он меня помнит, ракушку мне подарил. 
 
Как бы вы сформулировали, о чём это кино?
 
Про продолжение войны внутри человека, когда внешняя война уже позади. Не знаю, насколько это получилось у нас сыграть, но для меня очень важен финал фильма. Внешне спокойная сцена, но в ней начало нового этапа жизни для героинь, новый виток. В этот момент они как будто перестают цепляться, биться в истерике, нести смерть, они осознают и принимают данность. Теперь у них есть возможность начать жить в мире. 
Знаете, когда ты падаешь и разбиваешь колено, то сначала из-за боли не можешь здраво рассуждать, ты плачешь, у тебя шок. Ты должен это пережить, дождаться, когда боль пойдёт на спад, и тогда ты будешь в состоянии дать себе отчет – я упала, но я должна сделать то-то и то-то, чтобы залечить рану. 
 
На самом престижном кинофестивале «Дылду» очень высоко оценили. Какие впечатления остались от Канн?
 
В Каннах было здорово. Нас очень хорошо приняли. Больше всего запомнилось, как мы шли вечером в отель и увидели Тильду Суинтон. Она в этот момент тоже обернулась, и мы встретились с ней глазами. Это было забавно, потому что мне многие говорили, что на постере я похожа на неё. К сожалению, мы не пообщались. Было приятно, когда простые незнакомые люди подходили после показа и благодарили за кино. 
 
Какие ожидания от проката фильма в России? Все-таки это нестандартный взгляд на послевоенные годы
 
Конечно, мне бы хотелось, чтобы кино поняли. Очень переживаю за родителей, которые ещё не видели фильм. Мне кажется, они бы предпочли что-то более привычное, не такое шокирующее. Когда папа приезжал ко мне на съёмки, я ему призналась, что рассказываю не всю правду о картине, а безопасную версию специально для него. Он ответил: «Я хочу знать безопасную версию». Может быть он даже и не будет смотреть.