Вашу картину отобрали на конкурс на стадии монтажа, потому что не хватало денег на её завершение...
– Да, у нас, действительно, были сложности с завершением картины. Но потом нам многие помогали. Например, Андрон Кончаловский. Потом Константин Эрнст принял решение, что Первый канал покажет фильм. В итоге всё получилось. Отбор на фестиваль на  стадии монтажа практика нечастая, но такое бывает. Ведь по картине на этой стадии уже всё понятно: про что картина, как актёры играют. Другое дело, что это была одна из первых отобранных на конкурс картин. Остальные попали в номинанты позже.

Время действия картины 2017 год. Почему будущее?
– Разница небольшая. Всего два года. Для нас это некая точка отсчёта. Изначально в сценарии у нас была история про завтра. Поэтому у нас там и роботы, голографическая реклама есть прекрасно придуманная художником Окопной. Наша картина во многом о времени, о том, что такое время в России и вообще что такое время. С другой стороны - о каких-то людях, которые довольно чистые, достойные. О том, как они себя в разных обстоятельствах проявляют. С третьей стороны, картина о поколенческой проблематике, которая для меня очень важна. Мы сразу приняли решение , что это будет немного в будущем. Вы же посмотрите, как меняется время. Летом мы живём в одном мире, зимой - уже в другом, и что будет через год - не понятно. Поэтому для нашего кино такая точка отсчета была правильной. Но всё равно главное в картине - человеческие отношения, человеческая душа. Как это можно назвать жанрово? Наши немецкие партнеры назвали это сай-фай драма (sci-fi – научная фантастика – Прим. ред.). Хотя, на самом деле, мы пытались вернуться к истокам, сделать большой русский роман. Двигались в направлении высокой драмы.

В описание фильма есть строчка "мир живёт в ожидании большой войны", и это очень созвучно с настоящим временем, но ведь работа над картиной началась давно. Было предчувствие?
– Идея родилась лет пять назад. И это изначально было заложено в первых вариантах сценариев. В фильме даже был довольно большой эпизод про новобранцев и войну, которая рядом происходит, но потом – в 2011 году – это ушло, заменилось на другой кусок. У нас много странных совпадений. Один из героев ходит в дизайнерском костюме, который напоминает ватник. Тогда нам показалось, что это точно. Подумать не могли, что это слово после съемок станет каким-то нарицательным. Хотя мне не нравится, когда оно сегодня употребляется.  

А не переживаете, что кто-то увидит в вашей ленте многое, что происходит сейчас, и это навредит фильму?
Кто-то что-то да увидит. Уже среди тех немногих, кто успел посмотреть готовый материал, есть разные точки зрения; один говорит мне: "слушай у тебя слишком хороший финал", а другой: "почему такой нехороший финал?" Мы живем во время, когда поэтический контекст, интеллектуальный контекст управляет событием, точкой зрения на событие. Картина выходит в очень острое время. При этом, картина русско-польско-украинская. Конечно, к ней будут пристально присматриваться. Это не сможет не повлиять на картину. В ней будут искать какие-то червоточины и к ней будут пристрастны.

Это как с картиной "Левиафан" сейчас...
– Ну да, я вообще не понимаю: ну что с Левиафаном? Ну, снял Андрей Звягинцев картину, я ее не видел, но многие очень уважаемые люди ее хвалят, и наверное, картина замечательная. Вокруг нее много споров, возможно, имеет значение и тот факт, что картина   попала на острие времени. С такими вещами ничего не поделаешь. Надо просто идти каким-то своим путем.

Фильм совместного производства. Последние события повлияли на ваши личные отношения с украинскими и польскими коллегами?
– В целом не повлияли, я хочу на это надеяться. Тем более, что про политику мы с ними не говорили. Нужно же учитывать, что мы закончили съемки на Украине давно, в 2012 году. Картина снималась очень близко от тех мест, где сейчас все происходит – Одесса, Харьков и Днепропетровск.

Сейчас многие говорят о клиповом мышлении современного общества. Поэтому вы решили разделить картину на маленькие отдельные истории, на новеллы?
– Это много с чем связано. Информация уплотняется и драматургия уплотняется, и мы пытались перейти к более плотной драматургии, которая сочетает в себе некое действие и некие эмоции. В этом направлении двигались. Мы хотели уйти от артхаусного формата. Я вообще не очень понимаю, что такое артхаус, но то, что обычно называют этим словом – это как правило, довольно жидкая вязкая субстанция, которая не обладает нужной концентрацией. Возьмем сериал "Игра престолов": кому-то он нравится, кому-то нет, но вы посмотрите какой это сконцентрированный материал. И это неплохо. 

Вам нравится участвовать в фестивалях? Некоторые киношники говорят, мол, фестивальное кино – это кино для знатоков, кино для своих, у которого мало зрителей. Что по этому поводу думаете вы?
– Есть три главных фестиваля мира, Каннский, Венецианский и Берлинский. В некотором роде там есть местечковое кино, но это не мешает голливудским звездам первой величины участвовать в этих фестивалях, и приезжать на него, начиная от Николь Кидман до Джорджа Клуни. Посмотрите, даже в этом году в фестивале участвует и Питер Гринуэй, и Вернер Херцог, и Терренс Малик со всеми его номинациями на "Оскар" и "Золотыми пальмовыми ветвями"... А те режиссёры, которые как-то скептически отзываются о фестивалях... Ну, ты докажи, пробейся сначала, ведь тут отбор от 4 до 5 тысяч картин, из которых выбирают  в основной конкурс лишь 20 фильмов.

А что вам, как автору, доставляет больше всего удовлетворение - награда, хорошие отзывы родных, или лестные отзывы искушенных критиков? Когда вы понимаете, что фильм удался?
– Когда кадр, сцена сложилась. Когда мучаешься, мучаешься, не получается, а потом вдруг всё выходит. Когда хвалят, приятно, ругают - не приятно. Но это часть жизни. А чистая же эмоция появляется только тогда, когда сцена начинает жить, когда в ней появляются переживания.

Эмоции, особая атмосфера – это главная характеристика ваших фильмов. Как и где во времена блокбастеров, где все построено на перипетиях сюжета, вы черпаете эти самые эмоции?
– Из себя, из жизни, друзей... Эмоции нужно взрастить в себе, ты должен закрыться в кабинете писать и ждать, когда у тебя появятся нужные. Ведь только настоящие эмоции можно вложить в кино.

Из чего тогда родилась эта картина?
– Из желания сказать что-то очень искреннее. Возможно, даже прямо. Где-то я знаю похожих на моих героев людей, где-то видел похожие обстоятельства. Где-то допридумывал.

На какого зрителя вы рассчитываете?
– На большой круг людей, на адекватную интеллигенцию при этом очень разного возраста, рассчитываем на студентов. Вы посмотрите, ведь в стране сейчас люди очень потянулись к нормальному человеческому разговору, к культуре, которая не только придает смысл  жизни, но открывает двери в какой-то большой мир. Таких людей  довольно много в стране, которым интересно что-то новое, интересно думать, интересно смотреть на  тонкие рукодельные вещи, читать стоящие  книжки.

Вы оптимистично смотрите на культурное развитие общества. Кто-то напротив говорит, что сейчас торжествует лишь бескультурье и мат, поэтому надо его уничтожить, где только можно.
– Я по-разному смотрю на наше общество, у нас много плохих процессов, но есть и хорошие. А мат не мат... Мне это безразлично. У меня ни в одном фильме его не было, и честно говоря, я не очень переживаю по этому поводу. Хорошее кино может быть и с ним и без него. Я мат в кинематографе просто не люблю, это нечто личное, хотя я против запрета.