Почему вы решили рассекретить себя именно сейчас?
Я хотел подарить что-то Национальному музею 11 сентября. Принёс рубашку, которая была на мне, когда я оказался в спальне бен Ладена (лидер «Аль-Каиды» был убит именно там. – Прим. ред.), и флажок, который был приколот к рукаву рубашки. Я собирался сделать это анонимно. Но там были семьи всех жертв 11 сентября. Я произнёс речь. Было много слёз и эмоций. И я понял, что это было бы безответственно с моей стороны – не рассказать всего этим людям.

Вы опасаетесь за свою безопасность и безопасность вашей семьи?
Я опасаюсь, но я готов к этому. Я предпринял несколько шагов, которые обеспечат безопасность мне и моей семье. Не буду вдаваться в подробности.

В чём самое большое заблуждение относительно той ночи, когда был убит Усама бен Ладен?
Я не думаю, что в этой истории есть какие-то заблуждения. Это ужасное время, когда большинство людей идёт на смерть. Они знают, что могут никогда не вернуться домой. Сказать, что каждый из нас испытал невероятный стресс, значит, ничего не сказать.

Вы говорите, что люди сознательно шли на смерть. Расскажите, о чём думали вы перед той операцией.
Я понимал, что шансы не вернуться домой высоки. Уверен, что все остальные думали примерно о том же. Но было и осознание того, что у нас великая цель. Дом мог быть взорван. Для бен Ладена было лучше принять мученическую смерть. Мы понимали, что все, кто находился в том доме, наверняка имели так называемый пояс смертника .

Что происходило в вашей голове, когда вы стреляли в бен Ладена?
Нас было двое, и каждый из нас должен был стрелять со своей позиции. Нам нужно было быстро подняться со второго этажа на третий, где находился бен Ладен. Я думал: «Он собирается взорвать себя и вместе с собой нас. Давайте уже покончим с этим». Вот и всё.

Каков был ваш план на случай, если бы вы столкнулись с врагами или с сопротивлением пакистанских сил?
Если бы это произошло и мы не смогли бы уйти, нам хотелось бы защитить себя. Мы попытались бы провести переговоры. Есть вещи, о которых мы не знаем. Мы понимали, что могли начаться переговоры на высшем уровне между их и нашими правительствами, но мы даже не предполагали, насколько плохо всё могло закончиться. Но мы не хотели стрелять в пакистанцев.

Изменила ли смерть бен Ладена что-то в так называемой войне с террором?
Да, я думаю, да. Люди по-прежнему подвержены терроризму, но у него нет лица. Да, есть «Исламское государство», но кто они? Бывшая «Аль-Каида» в Ираке. Они просто сменили имя. Я думаю, смерть бен Ладена сильно на них повлияла.

Вас расстраивает то, что в Ираке и Афганистане по-прежнему беспорядок? Вы когда-нибудь задавались вопросом, что хорошего сделали «Морские котики» для этих стран и для безопасности Америки?
Меня расстраивает, что там по-прежнему хаос. Ужасно видеть, как хорошие невинные люди страдают от плохих парней. Мы сделали много хорошего и в Ираке, и в Афганистане и продолжаем делать. Это очень-очень сложный вопрос. Его надо как-то решать… Там нужно применять силу, но при этом необходимо учить людей, что должно быть по-другому, и мы нуждаемся в помощи наших партнёров. Я не думаю, что кто-то погиб напрасно, но над этим нужно задуматься.

Что привело вас к решению покинуть флот? Почему именно сейчас?
Мне понадобился примерно год, чтобы принять это решение. Было осознание, что мы завершили самую важную операцию нашего времени. Было чувство выполненного долга. Я участвовал во многих крупных операциях. Спасение Ричарда Филлипса, Маркуса Латтрелла. Я понимал, что я сделал многое. Кроме того, в августе 2011 года был сбит вертолёт, в котором погибли 17 пехотинцев, я знал их всех. Понимаете, у меня перестал вырабатываться адреналин даже в перестрелках. Я осознал, что такое отношение может погубить меня, и я хочу провести свою старость с семьёй. Срок моего контракта заканчивался в январе 2012 года, вертолёт упал в августе 2011-го. Я добровольно ещё раз отправился в Афганистан, поэтому контракт надо было продлить на полгода. Я объявил о своём решении начальству и в августе 2012-го покинул службу.

На вас обрушилось много критики, когда вы рассекретили себя. Кто-то называл этот поступок неэтичным. Что вы думаете по этому поводу?
Если они не согласны со мной, это их право. Мы боремся за свободу, и один из основных принципов этой борьбы – свобода слова. Когда я рассекретил себя, я постарался сделать это с уважением к Министерству обороны и к своей бывшей команде. Я никогда не собирался никому вредить и рассказал лишь свою часть важной истории. Будет критика, и я её уважаю.

Жалеете ли вы о чём-нибудь относительно вашей работы в ВМС США?
Нет, но скучаю по своим сослуживцам.

Что касается социальных привилегий, которых вас лишили после досрочного ухода со службы... Наверняка многие думают, что вы раскрыли себя, чтобы обеспечить свою семью. Очевидно, что вы сейчас станете востребованным.
Нет, если бы я хотел рассекретить себя, чтобы заплатить счета своей семьи, я бы сделал это ещё в августе 2011-го.

В чём самая большая ошибка властей США в Афганистане?
Я не могу никого критиковать, не знаю, в чём самое большое заблуждение. Это всё очень сложно. В конце концов нам удалось покончить с лидером «Аль-Каиды». Да, талибы всё ещё воюют в Афганистане, и с ними сложно бороться. Я не завидую высокопоставленным лицам, принимающим подобные решения.