Новости

Ахматова и Цветаева оказались в суде

К юбилею Анны Ахматовой Metro устроило импровизированные судебные слушания
Ахматова и Цветаева оказались в суде
Ахматова и Цветаева оказались в суде
Анна Ахматова. Фото РИА Новости

В Интернете множество комментариев, постов и даже целых книг о том, как плохо относились к своим детям Марина Цветаева и Анна Ахматова. В день рождения Анны Андреевны Metro решило дать возможность ахматоведам и цветаеведам заступиться за поэтесс. Итак, на стороне обвинения – пользователи Сети. В качестве адвокатов выступают учёные, которые много лет изучают жизнь своих подзащитных.

Дело №1

о признании Анны Ахматовой плохой матерью.

Обвинитель: Интернет

Защитник: Ольга Орлова, гендиректор Централизованной библиотечной системы ЗАО Москвы, в состав которой входит SMART-библиотека им. Анны Ахматовой.

7 фактов о сыне Ахматовой
• В 1912 году Анна Ахматова родила сына Льва от своего первого мужа – поэта Николая Гумилёва.
• Молодые родители практически сразу отдали мальчика на воспитание бабушке.
• В 1918 году родители Лёвы развелись.
• В 1921 году расстреляли Николая Гумилёва.
• В 1933 году Лев в первый раз арестован и через 9 дней отпущен без предъявления обвинений.
• В 1935 году Льва снова арестовали. Поэтесса обратилась лично к Сталину. Просьба её была удовлетворена – Льва освободили.
• В 1938 году его вновь арестовали и дали 5 лет лагерей.
• После отбытия срока заключения работал в геологоразведочных экспедициях, пока не был призван в армию в 1944 году.
• В 1949 году его в четвёртый раз арестовывают и дают 10 лет лагерей. В 1956-м Гумилёв был признан невиновным и отпущен на свободу.

«Сдаётся мне, не создана была А. А. для традиционного семейного гнезда, для варки борща для мужа и кашки для ребёнка».
(chayka.org. Ирина Чайковская.)

Вообще, Ахматову и Гумилёва нельзя рассматривать как обычных родителей. Это творческие люди – богема, соответственно, их жизнь была иной. Они жили так, как жили и в основном живут сейчас все творческие личности. Ахматова не могла быть просто домохозяйкой и матерью, ей была уготована другая жизнь и судьба.


«Мать не смогла (или просто не захотела?) заменить ребёнку погибшего отца, окружить сына двойной любовью и заботой – наоборот, можно сказать, что Лев чувствовал себя круглым сиротой почти с рождения».
(letidor.ru. Вера Шибаева.)

Свою лепту в разжигание обиды на мать внесла тётя Шура, сестра Гумилёва. Она ревновала Ахматову к брату и племяннику, Анна даже не могла остаться с ребёнком наедине – тётка караулила как цербер. Она объявила, что собирается усыновить ребёнка, потому что фамилия Гумилёв сломает ему жизнь. Анна Андреевна отчеканила: «В этом случае он будет Ахматовым». Бабушка Аня поддержала невестку. Если Александра не хочет пускать Ахматову в свой дом, то бабушка будет возить Лёву к матери. Несколько раз в год Анна Ивановна и Лёва приезжали в Северную столицу, которая теперь именовалась Ленинградом, но останавливались у знакомых – своего угла у Ахматовой так и не появилось. Тёткино воспитание даром не прошло, Лев затаил на мать глубокую обиду за развод с отцом и за то, что «мать бросила сироту». Однако, несмотря на это, они оставались близкими людьми даже в самые тяжёлые времена.


«Анна Андреевна ждала заботы сына и обижалась на его резкость, абсолютно не понимая, через что ему пришлось пройти».
(sibmama.ru. Мария Карташова.)

Конечно, любой матери важна забота сына, Ахматову можно понять.
Из воспоминаний Наталии Роскиной: «Оживление наступило в доме Ахматовой ненадолго, когда вернулся с войны, из Берлина, её сын Лев Николаевич Гумилёв. Однажды Анна Андреевна открыла мне дверь в дорогом японском халате с драконом. Она сказала: «Вот, сын подарил. Из Германии привёз». Ведь, в сущности, ей всегда так хотелось простых женских радостей. Очень была она в тот день весёлая».


«Преданная жена поэта Николая Гумилёва» никогда его не любила, как, впрочем, и своего сына Льва Гумилёва, который был в лагерях и к которому она ни разу не приехала и пальцем не пошевелила, чтоб помочь».
(kazan.kp.ru. Олег.)

Сын Ахматовой был четырежды арестован. Чтобы вызволить его из тюрьмы, Анна Ахматова писала людям, которые могли бы в этом помочь. Вот, например, цитата из письма Ворошилову: «Глубокоуважаемый Климент Ефремович! Умоляю Вас спасти моего единственного сына, который находится в исправительно-трудовом лагере (Омск, п/я 125) и стал там инвалидом. <...> Я перенесла тяжёлый инфаркт, отчаяние меня разрушает. Единственное, что могло бы поддержать мои силы, – это возвращение моего сына, страдающего, я уверена в этом, без вины».

Писала она и самому Сталину: «Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович! Вправе ли я просить Вас о снисхождении к моему несчастью. 6 ноября 1949 г. в Ленинграде был арестован мой сын Лев Николаевич Гумилёв, кандидат исторических наук. Сейчас он находится в Москве (в Лефортове). Я уже стара и больна, и я не могу пережить разлуку с единственным сыном. Умоляю Вас о возвращении моего сына. Моей лучшей мечтой было увидеть его работающим во славу советской науки. Служение Родине для него, как и для меня, священный долг».

Что касается посылок, их Ахматова регулярно высылала Льву Гумилёву. Об этом свидетельствуют письма и воспоминания очевидцев. Литературовед Эмма Герштейн пишет: «В первый же визит к ленинградскому прокурору Анна Андреевна узнала, что Лев отправлен в Москву. Она приезжала сюда раз в месяц, передавала в окошко Лефортовской тюрьмы 200 рублей и получала расписку».

1 июля 1953 года Анна Андреевна пишет сыну: «Дорогой мой сынок Лёвушка<...> В июле пошлю тебе почтой 200 рублей и, конечно, посылку». «Шикарные посылки» Ахматова просто не могла посылать, сама постоянно нуждалась в деньгах. С 1925 года и почти до войны стихи Ахматовой практически не печатались. Несмотря ни на что, благодаря обширным связям и знакомству с известными людьми, находила поддержку. Надо сказать, что это было весьма трудное время сталинского правления. Многие её знакомые попали в немилость к Вождю и были либо арестованы, либо также не издавались, поэтому сами нуждались в деньгах. Измождённая мать носит передачи сыну в Кресты. В эти же годы выходит знаменитая поэма «Реквием».


«Ахматова вмешивалась в личную жизнь сына».
(iknigi.net. Автор: Тамара Катаева.)

Это высказывание недобросовестных исследователей относится, вероятно, к возлюбленной сына Наталье Варбанец. На самом деле этот факт имел место быть, но всё не так просто. Измученная свалившимися на неё бедами Ахматова постоянно всех подозревала, она кругом видела шпионов, вот и в Наталье Варбанец она усмотрела «сексота», подосланного к ней спецслужбами. О своих подозрениях на условном языке мать поделилась с сыном. Лев со всей серьёзностью отнёсся к этому, в общем-то, чудовищному предположению, что в конечном счёте привело к охлаждению между бывшими любовниками и к окончательному разрыву. Да, Лев Гумилёв был серьёзно влюблён в Наталью, но она только позволяла себя любить, сама же всю жизнь любила историка и книговеда Владимира Люблинского. Из-за него Лев Николаевич и потерпел фиаско.


«Анне Андреевне казалось, что сын чрезмерно раздражительный, резкий и обидчивый, а он обвинял мать в равнодушии к нему и его интересам, в пренебрежительном отношении к его научным трудам».
(liveinternet.ru. Автор: komrik.)

Гумилёв расспрашивал знакомых о мамином здоровье, а она интересовалась его успехами, гордилась, что сын стал доктором наук. В письме к Ворошилову она пишет: «О том, какую ценность для советской исторической науки представляет его научная деятельность, можно справиться у его учителей – директора Государственного Эрмитажа М. И. Артамонова и профессора Н. В. Кюнера».


«Не секрет, что Ахматова была крайне эгоцентрична, её занимала только её собственная персона. У Льва были все основания серьёзно на неё обидеться».
(kulturologia.ru. Камышовый кот.)

Если бы Ахматова не любила сына, он бы не писал ей в ответных письмах такие слова: «Твои письма очень меня утешили и успокоили, теперь мне ясно, что, кроме тебя, я никого не люблю и видеть не желаю».

Дело №2

о признании Марины Цветаевой плохой матерью.

Обвинитель: Интернет

Защитник: Наталья Шаинян, начальник экспозиционно-выставочного отдела Дома-музея Марины Цветаевой

3 факта о детях Цветаевой
•Первая дочь Марины Ивановны, Ариадна, в 27 лет была арестована, провела восемь лет в лагерях и шесть – в ссылке.
• Младшая дочь Цветаевой и Эфрона, трёхлетняя Ирина, умерла от голода в годы гражданской войны.
• Сын Георгий, родившийся через 5 лет после смерти Ирины, в 19 лет погиб во время Великой Отечественной войны в 1944 году.

«Не любил человек детей, и не нужны они ему были»
(pikabu.ru. Asmodeus24.)

Цветаева, чья судьба стала не только символом трагедии, но и образцом внутренней свободы, независимости и решительности, в личной жизни следовала самому патриархальному идеалу. С юности она мечтала о материнстве, ещё в гимназических стихах заявив: «Но знаю, что только в плену колыбели / Обычное – женское – счастье моё!». Эту прокламацию она воплотила в жизнь, рано выйдя замуж и родив первого ребёнка. Материнством своим наслаждалась. Весной 1914 года, имея полуторагодовалую дочь, Цветаева писала: «Если бы у меня было много денег – так, чтобы не слишком часто считать, я хотела бы иметь много детей – ещё по крайней мере троих». С интенсивностью большей, чем работа над стихами, Цветаева пишет своеобразный роман о своей старшей дочери Ариадне – документальное повествование, полное психологической и бытовой детальности, самых пристальных наблюдений, всегда сквозь призму материнского восхищения,
предположений и надежд. Когда в апреле 1917 года рождается Ирина, Цветаева замечает с гордостью: «Первого сорта у меня в жизни были только стихи и дети» – нет примеров в истории русской литературы, где автор уравнял бы детей и поэзию, сделав материнство ещё одним видом творчества. Мать пророчит младшей не менее сказочную судьбу, чем старшей: «Ирина! Твой первый матрасик был набит соломой, а вырастешь ты всё-таки принцессой на горошине». Многое она пишет в дневнике в связи с рождением дочери: «Ирина научила меня думать», посвящает ей стихи. В марте 1920 года, вскоре после гибели дочери, Цветаева мечтает о будущем ребёнке, воспоминание о «бедной Ирине» словно топит в этой жажде нового материнства, для неё это надежда на личную пасху, стихи на смерть дочери и о будущем, в мечте, сыне пишет почти одновременно. После рождения долгожданного сына в 1925 году вдруг думает о собственной смерти: «Если бы мне сейчас пришлось умереть, <…> больше всего жалела бы детей, значит – в человеческом – больше всего – мать».

«Младшую дочь Ирину поэтесса отправила в приют».
(Яндекс Дзен. Канал «Учусь жить заново».)

Не младшую, а обеих, поверив в этот выход как в единственное спасение. В 1919 году в условиях военного коммунизма, террора и жуткого голода Цветаевой становится не на что содержать детей. «Всё в доме, кроме души, замёрзло, и ничего в доме, кроме книг, не уцелело» – дневниковая запись конца этого «самого чумного, самого чёрного, самого смертного года». Главный врач Кунцевского госпиталя Владимир Павлушков и его жена, врач Лидия Тамбурер, – близкие друзья Цветаевой – настойчиво убеждают её отдать детей в приют, организованный там же, в Кунцеве. Цветаева поверила, что там дети «закормлены», что им дают рис и шоколад. Предполагалось, что дети переживут в приюте зиму, самое трудное время. Цветаева не «отдала» своих детей и тем более не «избавилась» от них, а пыталась их спасти этой временной мерой.
Позже Аля заболела и мать её забрала – не домой, где жить стало невозможно, а к друзьям, согласившимся принять её с больным ребёнком. Ирину до выздоровления старшей Цветаева была вынуждена оставить в приюте, чтобы младшая не заразилась.


«Что же мешало устроиться на работу, чтобы добыть денег на еду для родной кровиночки? Правильно, гордыня».
(pikabu.ru. RFuslaNZ)


Цветаева осталась в Москве одна с двумя детьми на руках, без поддержки мужа, который в это время воевал в белой армии. На работу она устроилась в 1918 году, после потери средств к существованию – счёта с наследными деньгами она лишилась в результате национализации банков. В Народном комиссариате по делам национальностей Цветаева прослужила около полугода, но получаемый паёк был столь мизерным, а риск оставлять детей дома настолько его перевешивал, что службу пришлось оставить и выживать, распродавая всё домашнее имущество и добывая скудные «даровые выдачи» – ложку каши или миску пустого супа в столовых. Цветаева поглощена заботой о дочерях, хлопочет об устройстве их в детский сад. По утрам поэтесса бегает на Брянский вокзал, чтобы добыть молоко, нередко с Ириной на руках.

Время, которое можно посвятить либо писанию, либо домашним делам, неизменно посвящается последним. Говоря об идее очередного произведения, Цветаева уже знает, что не сможет её воплотить: «И времени нет, сосредоточиться нельзя. Утром за молоком, щепки колоть, самовар ставить, комнату убирать, Ирину поднимать, посуду мыть <…> потом по комиссионным магазинам – продалось ли что-нибудь? – или книжки продавать – Ирину укладывать – поднимать – и уж темно, опять щепки колоть, самовар ставить…»

«Когда дочки слегли с малярией, Марина Ивановна приносила лекарства и сладости только старшей дочери, а малышки Ирины словно и не существовало».
(letidor.ru. Мария Комарцова.)

Заболевшей Цветаева обнаружила только старшую дочь, у Ирины малярии не было, да и старшей диагноз установили не сразу. Цветаева привезла Але лекарство и вернулась в город искать помощи. Из приюта Цветаева увезла только Алю, потому что Ирина была сравнительно здорова. Цветаева надеялась, что в приюте Ирине обеспечены минимально необходимые уход и питание.

«Ирина росла отстающей в развитии, что могло быть обусловлено недоеданием, холодом и отсутствием надлежащего ухода, отсутствием любви со стороны матери».
(pikabu.ru. RFuslaNZ)


Мать старалась заниматься с младшей дочерью, учила её петь и говорить, оплачивала ей летние каникулы в деревне, чтобы откормить слабого ребёнка. Ариадна Эфрон писала в зрелом возрасте: «Моя сестра Ирина вовсе не была безнадёжно больной. Она просто родилась и росла в ужасающе голодные годы, была маленьким недокормышем, немного – от недоедания – недоразвитым, т. е. в три года говорила как двухлетняя, не фразами, а словами; впрочем, знала и стишки, и песенки. Ножки у неё были немного рахитичные, мама всё сажала её на подоконник на солнышко, верила, что поможет». Без сомнения, Цветаева любила младшую дочь, пусть и не той всепоглощающей любовью, что старшую. Но главное – никогда не позволила себе преступить то, что в её иерархии ценностей было выше любви, – долг. В тех нечеловеческих условиях она сделала максимум возможного, и нельзя упрекать её за то, что стало её трагедией.


«Цветаева загубила младшую дочь, которую никогда не любила».
(Яндекс Дзен. Канал «Счастливое детство».)

Страстная тоска по умершей 2 февраля 1920 года Ирине долго не отпускала Цветаеву, а в глубине души осталась навсегда. Она смотрит на её фотографии, вспоминает моменты нежности, завидует женщине на улице, возле которой двое детей, видит дочку во сне. Она пишет мужу: «Не принимайте моего отношения за бессердечие. Это – просто возможность жить. Я одеревенела, стараюсь одеревенеть. Но самое ужасное – сны. Когда я вижу её во сне <…> нет утешенья, кроме смерти <…> Это была СТРАШНАЯ зима. То, что Аля уцелела, – чудо. Я вырывала её у смерти, а я была совершенно безоружна! <…> не вините в бессердечии, я просто не хочу Вашей боли – всю беру на себя!»

Просьба не винить в бессердечии, увы, нередко игнорируется готовыми на скорый и неправый суд нашими современниками, и их чужие и равнодушные уста готовы обвинить поэта в детоубийстве, едва ли не намеренном, выбрасывая из внимания тот факт, что шла война, в Москве были голод, эпидемии и террор, Цветаева была совершенно одна, смерти взрослых и сильных людей стали тогда печальной обыденностью, и жизнь болезненного ребёнка была практически обречена…

«Цветаева в своих письмах пытается оправдать себя, но в тот же самый момент показывает , что она выше всех, лучше всех».
(pikabu.ru. Vaselisa09.)

Она не только не пытается оправдать себя, наоборот, винит себя в том, в чём винить её, по совести, невозможно. В письме к друзьям от 7 февраля 1920 года поэтесса прямо казнит себя: «…в этом виновата я. Я так была занята Алиной болезнью <…> и так боялась ехать в приют (боялась того, что сейчас случилось), что понадеялась на судьбу <…> это дурной сон, я всё думаю, что проснусь <…> Живу с сжатым горлом, на краю пропасти <…> я в панике <...> оглушена. Мне начинает казаться, что лучше было бы, чтобы я умерла».

Цветаевские записи событий тех страшных дней, а также последующих мыслей и переживаний говорят о её предельной честности. Этот обильный материал, который теперь даёт любому и каждому основания для обвинений в адрес Цветаевой, ею самой оставлен был и как факт истории, не терпящей умолчаний, и как собственное обвинение, уже содержащее в себе покаяние. В этой исповеди она тем отважнее, чем тяжелее и страшнее сознание греха, своей вины. «…Не судите сразу. Эта книга предвосхищённый Страшный суд, с той разницей, что я-то говорю Богу, а меня-то будут судить люди».

А каково ваше мнение?
Вынесите свой вердикт по «делам» Анны Ахматовой и Марины Цветаевой. На чьей стороне вы: обвинителей или защитников? У вас наверняка есть что сказать! Ждём ваших писем по адресу konkurs@gazetametro.ru с пометкой «Суд».
Анна Ахматова. Фото РИА Новости
Марина Цветаева. Фото РИА Новости
Поэты Николай Гумилёв, Анна Ахматова и их сын Лев. Фото РИА Новости
Анна Ахматова. Фото РИА Новости1/3