Теона Контридзе. Фото Владимир Широков
Через несколько дней вы выступите перед живой публикой. Как ощущения?
– Я волнуюсь перед каждым своим выступлением, но тут особенный случай, потому что последний мой концерт перед живой публикой в столице был в октябре прошлого года. Как будто, в другом веке, честное слово.
Что собираетесь исполнить? Что услышат люди?
– Вы знаете, мы пару композиций добавили в программу, но всего лишь пару, потому что у нас совершенно не было возможности репетировать. Не могу сказать, что программа сильно будет обновлена, не могу ничем похвастаться. Потому что пандемия отразилась и на рабочем процесс в том числе. Потому что он представляет из себя метафизический обмен с музыкантами, который по зуму невозможно провести. Мы не офисные работники, мы не продаём табак. Но я хочу сказать, что встреча наша с публикой очень желаема, потому что мы очень соскучились по зрителям, а они очень соскучились по нам.
У всех артистов был долгий перерыв, это факт. А помните, как Иосиф Пригожин говорил, что артистов во время пандемии государство тоже должно поддерживать. Вы с ним согласны?
– Самая незащищенная профессиональная среда, мне кажется, это как раз артисты. Но не представители поп-индустрии, я думаю, что это более альтернативная история. Например, джазовый сегмент, или околоджазовый сегмент просто полностью не защищён. И в силу того, что представители джазовых клубов редко выступают под открытым небом (за исключением джаз-фестивалей), я не знаю, что вообще с этим сегментом будет. Я, если честно, очень переживаю. Вот хорошо было бы, если бы государство конкретно помогало джазу. Потому что у поп-артистов, у популярных артистов, которые 24 часа зависают в телевизоре, у них, мне кажется, с деньгами всё нормально.
А конкретно на вас пандемия в материальном плане отразилась?
– Я больше переживаю за моих инструменталистов, я больше переживаю за моих музыкантов, нежели за себя. Я как-нибудь разберусь. У меня кроме концертной деятельности есть еще, безусловно, сбережения, я не буду лукавить.
В одном из интервью вы говорили, что часто выступаете в Москве, а на родине – в Грузии – не слишком часто. Эта тенденция сохранилась?
– В Грузии я обычно выступаю в тех точках, в которых проходя туристические маршруты. Потому что моя программа на семьдесят процентов состоит из русскоязычного материала. А в Грузии сейчас русский язык не в фаворе среди молодежи. Они предпочитают английский, а я, в свою очередь, не хочу прогибаться под изменчивый мир. И принципиально эту пропорцию не меняю.
Если сравнить московскую публику и грузинскую, разница есть?
– Совершенно очевидно, как бы я не закрывала на это глаза, грузины гораздо более чувствительны к сложной музыке, нежели русская публика. Генетический грузин способен воспринимать, наверное, самый сложный музыкальный материал. Я не знаю в мире аналогов музыкальной публики, которая так остро реагирует на самую сложную музыкальную форму.
А если в целом говорить о публике джазовых концертов, кто на них приходит?
– Когда Грузия была в полуголодном состоянии, то есть, я говорю про 90-е годы, когда Советский Союз распался и когда в Грузии практически шла гражданская война долголетняя, в Грузии всё равно никогда не было периода, чтобы определённый джаз-клуб не был открыт. И чтобы хоть какой-то джазовый фестиваль не проходил. Поэтому, конечно, в Грузии джаз-фестиваль – это национальное событие, которое поддерживается государственными грантами и собирает запредельное количество людей. Практически 10 процентов всей нации посещает джаз-фестивали.
А если говорить про Россию?
В России, смотря какой фестиваль. Если речь идёт, например, про фестиваль "Усадьба Jazz", то он уже стал событием модной московской жизни и модной российской жизни. Поэтому, даже если человек не особо любит джаз, он всё равно посещает это событие, потому что это делает каждый приличный человек в Москве.
То есть, в Москве на джаз приходит бомонд?
– Да, я не думаю, что джазовый фестиваль в Москве посещают водители такси, при всём уважении. А в Грузии, кстати, очень неожиданный сегмент можете увидеть на фестивалях.
В том числе водителей такси?
– Да, в том числе водителя такси, если он финансового себе может такое себе позволить. Вы знаете, в Тбилиси очень типичная тема, когда ты садишься в такси, а там звучит просто фантастическая музыка. В России такого нет…Знаете, меня больше всего в России удивляло то, что элита и народ потребляет плюс-минус одинаковую музыку, одинаково плохую.
Вы имеете в виду шансон?
– В том числе. Потому мне кажется, что российская элита тоже народ. Просто богатая.
Может быть, порекомендуете джазовый коллектив, за которым стоит пристально следить?
– Вы знаете, я была совсем недавно на LRK trio. Это наш коллектив, русский коллектив. Более того, это джазовый коллектив, играющий джаз- фьюжн с очень большим таким славянским элементом. Проскальзывают в музыке моментами мелодии Бородина и Римского-Корсакова. Они очень- очень, несмотря на то, что ребята делают это не специально. Фантастический совершенно коллектив, грандиозный бас-гитарист, контрабасист Антон Ревнюк, пианист Евгений Лебедев и барабанщик Игнат Кравцов. Кто не был на их концерте, очень рекомендую. Это сложносочинённое, очень красивое музыкальное полотно.
Вы активно ведёте блог в Instagram (принадлежит компании Meta, которая признана в России экстремистской организацией и запрещена): там очень много фото и видео с Николаем Цискаридзе, в том числе видео наших забавных балетных поддержек. Это всё экспромт?
– Вы знаете, мы близкие друзья, и это наш обычный режим ежедневный, когда мы находимся вместе. Мы ударяемся в какой- то инфантилизм и даже не знаем, что ему способствует. Ударяемся в детство, потому что у нас очень схожие переживания были в детстве. Наши матери даже терминологией одинаковой пользовались во время воспитания. И мы ржём истерически над этим. Как и Коле, мне тоже очень хорошо известно такое понятие, как педагогическая жестокость. И когда мы вырываемся на свободу, в какую-нибудь поездку, на отдых, то просто ударяемся в дикое хулиганство.
Сколько ваша дружба насчитывает лет?
– Семнадцать. Слава Богу, сейчас просто у него менее напряжённый график. Вернее, мы сейчас плюс-минус бездельники в сравнении с тем ритмом, в котором мы были несколько лет назад. Поэтому сейчас есть возможность почаще встречаться. И это грандиозный плюс. Хотя я ему всё время говорю, что я предпочитаю больше работать. А он говорит: А я нет, я предпочитаю с тобой проводить время.