Евгений Водолазкин: Сегодня слова превращаются в пули

Автор нашумевших "Лавра" и "Авиатора" Евгений Водолазкин рассказывает о своём новом романе "Брисбен", Украине, Австралии и Борисе Гребенщикове.  

Справедливо вы называть ваше новое произведение продолжением "Лавра" и "Авиатора"?
- Да. Человек в каком-то смысле пишет о себе. Как поёт Борис Гребенщиков, "мы всё поём о себе, о чем же нам петь ещё?". В этом смысле любая череда романов - сериал. У меня есть повторяющиеся вещи, и повторяются они не потому, что я забыл (а я действительно забываю что-то). Просто мне кажется, так я напомню о предыдущих текстах. В "Брисбен" вошли мелкие штрихи, которые были в прежних романах. Этой связью текстов надо дорожить.

По сравнению с предыдущими этот ваш роман наиболее автобиографичен?
- Да. В своё время Шпенглер говорил, что чем больше внешнее сходство, тем меньше внутреннее. Я подарил главному герою (гитаристу-виртуозу Глебу Яновскому, которого на пике славы ждёт катастрофа. - Прим. Ред.), массу фактов своей биографии. Это человек, которого я мог бы видеть в украинской школе, университете. Но это не я. Тут есть даже деликатные моменты. Я позволяю своему герою увлекаться какими-то дамами. При этом я женатый человек, и если меня отождествляют с действиями героя, я попадаю в неприятное положение. Скажу совершенно искренне: я своей жене никогда не изменял. Но тут была такая ситуация, что человек не мог не изменить. И это другой человек, не я. Это то, что я должен был заявить в ТАСС (улыбается).

В вашей книге много событий происходит на Украине. Не было мысли изменить сюжет в связи с нынешней политической ситуацией?
- Я не склонен давать политические комментарии тому, что происходит. Всегда отказываюсь. Просто сейчас то время, когда, перефразируя известное высказывание, надо фильтровать речь. Любое неосторожное слово может очень навредить. Война слов достигла такого уровня, когда слова превращаются в пули. Кроме того, слова не уходят - они остаются. Сейчас нужно говорить хорошие слова. Если не можешь - молчать.
Обойти тему Украины было нельзя. Герой там вырос, впитал культуру этой страны, любит её. Было бы невероятно, если бы он не заметил, что там происходит. Это все равно что писать о Шлимане и вырезать оттуда Трою. Другое дело, что я пытался описывать это в высшей степени деликатно - давал не политические комментарии, а нравственные. Напоминал о нашем общем родстве и о том, что в наш общий дом (а для меня он остаётся общим) пришла беда. Тут надо проявлять чувствительность, осторожность. Моё описание не выясняет, кто прав, кто виноват. Наверное, на нынешнем этапе это и бессмысленно. Оно просто взывает к каким-то добрым чувствам в людях.  

Почему именно Брисбен, Австралия?
- Просто дальше Австралии я ничего не знаю. Человеку всегда кажется, что на той стороне Земного шара легче жить. Это старая традиция, она существовала и в античности: земли блаженных, счастливых находились далеко, за краем ойкумены - обитаемого пространства. Мне понравилась мысль об Австралии. В Интернете вдруг наткнулся на полемику, которую начала шведская школьница. Она сказала, что Австралии на самом деле нет, это выдумка. Девочка напомнила, что туда ссылали каторжников. Когда английское правительство казнило преступников, оно, с точки зрения этой школьницы, стеснялось говорить, что их повесили, и заявляло: "Мы их послали в Австралию". Но Австралии, повторяла она, нет. На меня это произвело такое впечатление, что именно там я стал искать город мечты. И нашел Брисбен. Он просто хорошо звучит, назван в честь английского генерала. В свободное время он занимался астрономией, открыл 7 тысяч звезд. Представьте, чтобы кто-то из наших генералов сидел с подзорной трубой на балконе и открывал звезды! Кстати, первое время город заселялся исключительно каторжниками. Сейчас, говорят, там вполне приемлемое население, без криминала.

Вы сами были в Австралии?
- Нет. Сомневаюсь, что она существует (улыбается). Боюсь приехать на пустое место. Может, меня кто-то отвезёт в эти края на лодке или на чём-то ещё. С Фёдором Конюховым, например, поехал бы. Надо разобраться раз и навсегда, есть Австралия или нет.

В центре романа - образ музыканта. А вы как-то связаны с музыкой?  
- Мне стыдно говорить так. Мои связи с музыкой никого не радуют. Хотя я окончил музыкальную школу по двум классам - четырёхструнной домры и гитары. Главное, что мне удалось, - привлечь этим внимание будущей жены. На этом роль гитары закончилась. Когда жена поняла, что я не только играю на гитаре и пою, но и делаю какие-то непесенные движения, то стала более реалистично смотреть на меня, на мир. Но первым толчком была именно гитара. Кстати, когда я пытался понравиться своей дочери таким же путём, она на меня смотрела скептически.

Вы часто цитируете Бориса Гребенщикова и, кажется, во многом похожи на него - смыслом рассуждений, интонациями, чувством юмора, в чём-то даже внешне. Как относитесь к лидеру группы "Аквариум", его творчеству?
- Я мог бы ответить экзотически: "Это мой отец" (смеётся). Наверное, это было бы гвоздём программы. Но не могу даже сказать, что с ним знаком. Я просто его благодарный слушатель. Даже идя сюда, слушал Гребенщикова - песню "Крестовый поход птиц". Очень хорошая песня, относительно новая. Борис Борисович - один из немногих, кого можно слушать. Мне действительно нравится его юмор, о котором вы говорите, его стиль. Но не могу сказать, что мой стиль в литературе и в жизни формировал Гребенщиков. Открыл его достаточно поздно. Но отношусь к нему с большим уважением, люблю его песни.
Вообще музыка, живопись - вещи, которые помогают слову. И они существуют только потому, что существует слово. Там, где оно кончается, начинается, в частности, музыка. То, что не получается сказать, нужно сыграть. Хотя есть и точка зрения покойного Алексея Германа. Он говорил, что под музыку можно продать всё. У него есть симфония звуков кастрюли, звучат какие-то ведра, швабра. Это тоже род музыки. Иногда я пишу под музыку. Последнюю главу "Лавра" писал под "Реквием" Моцарта. Но это надо делать очень осторожно, ведь красоту музыки можно принять за красоту собственного текста, что не всегда является фактом. Можно очень жестоко обмануться. Надо потом выключить музыку и всё перечитать ещё раз.

Не планируется экранизация ваших романов?
- Часто об этом думаю, в среднем раз в три месяца мне поступают подобные предложения. 15 декабря в Питере у меня будет диалог с польским режиссёром Кшиштофом Занусси. Он будет называться "Читать и смотреть", будем рассуждать о сотрудничестве литературы и кино. Шукшин считал, что кино младший брат литературы, ничего лучше, чем уже есть в ней, создать не способно, поэтому надо отказаться от экранизации произведений и просто писать сценарий для конкретного фильма. Интересно, что скажет Занусси. Я никогда не был инициатором экранизации своих произведений. Но люди кино звонят, просят уступить им права. Потом они куда-то пропадают. Что неприятно, не попрощавшись. Меня только это огорчает в наших отношениях. Сейчас я близок к экранизации и "Лавра", и "Авиатора". К концу года появится какая-то ясность. Не знаю, буду ли принимать участие в сценарии. Это довольно скучное дело. Пусть лучше сценарий пишут сценаристы, а прозаики занимаются прозой.