Но самый «блатной» – рабочим сцены в театрах. Я устроился в самый-пресамый знаменитый академический драматический театр с аншлагом, как казалось, навсегда.

Где народных артистов СССР и РСФСР, Героев Соцтруда и всяких прочих лауреатов было не сосчитать.

Выгоды заключались не только в 100 рублях плюс месячная премия, которой мы были лишены практически пожизненно за постоянные проказы. Были ещё бесплатные просмотры спектаклей, что после десятого-пятнадцатого раза осточертевало. И связи с коллегами из других театров с взаимными визитами и сложной системой обмена доступными для нас билетами. Но главным достоинством работы была возможность присутствовать на репетициях: поверьте на слово – это интереснее любого самого удачного готового спектакля.

Новеньких разыгрывали обязательно. В одной из пьес происходил «пожар». В театре для этого подвешивается тонкое красное полотно на весь задник. Оно подсвечивается снизу, и при лёгком подёргивании складки создают видимость языков пламени. Мне, новичку, наплели, что это «специальное» полотно надо поджечь. И как назло ни у кого из ребят ни спичек, ни зажигалок. В полном отчаянии за минуты до начала спектакля я обратился к беседовавшим за кулисами зав. постановочной частью и главному художнику... Короче, меня просветили, а бригаду лишили премии.

Были случаи и вовсе жестокие. Одного новичка по ходу пьесы отправили в спецовке на сцену поставить лейку с водой у декоративного дерева, чтоб народный артист СССР после монолога полил его. Парня уволили, всей бригаде влепили строгача с последним предупреждением и лишением премии на три месяца.

Из походов в гости… Была в Маяковке пьеса «Смотрите, кто пришёл». В нём первейшая красавица советской сцены Людмила Нильская где-то на заднем плане спиной к залу как бы раздевалась. Нильская, надо сказать, беззастенчиво недоигрывала эпизод: расстёгивала и приспускала бюстгальтер, свет гас, бельё мгновенно оказывалось на своём месте. Но всё это квалифицировалось по тем временам как «суперпорнуха». Представьте, на «раздевание» Нильской мы специально бегали в Театр Маяковского, в карманах сцены прятались...

С артистами контактировали минимально – иерархия. Но из «вечерней» бригады – это 10–12 человек – костяк в 8 человек (будущие юристы, филолог, экономист, историки и даже один радиоинженер) часто использовались даже звёздами в качестве консультантов: артисты – народ на удивление необразованный. Были, во всяком случае.

А кончилась театральная жизнь практически в одночасье. Скончался Великий Артист. Были более титулованные, более привечаемые. Лучше не было – в театре все ему реальную цену знали. Да ещё и любили его, как небезгрешного, но очень хорошего человека. Скончался ужасно – после года в психушке, брошенный семьёй.

Похоронами его занимался театр – администраторы и мы, рабочие сцены. Похоронили днём, а вечерний спектакль (придурковатую комедию) не отменили – был конец декабря, план выполняли. Бригада напилась: сперва согрелись с кладбища, потом за упокой, потом... А тут ещё по внутренней трансляции дегенеративный юмор пьесы...

Двоих уволили сразу, остальные доработали до конца сезона уже вместе с множащимися «профессионалами»-не совместителями. Студент-радиоинженер остался на несколько лет в театре работать по профессии. Остальные теперь: три доктора наук, три кандидата, радиоинженер в большом бизнесе. Изредка пересекаемся – смех до упаду.

Дивная штука театр. Наркотическая. Неизлечимая.

Мнение автора колонки может не совпадать с мнением редакции.