Серая шестнадцати-этажка с жёлтыми застек-лёнными балконами: люди стараются себе у жизни ещё пару квадратных метров урвать. Илья насчитал седьмой этаж. Там Вера ещё, интересно? Или уехала в Москву, как собиралась? Ей сейчас двадцать семь, как и Илье. Вряд ли ещё с родителями живёт. Таких обшарпанных панельных шестнадцати-этажек, как Верина, тут было три, они стояли особняком на краю массива. Снизу к ним прилепилось похожее на самострой небольшое красное кирпичное здание: совершенно неуместный здесь театр. Поверх второго этажа шли огромные, почему-то готические буквы – "Камерная сцена". Илья прощупал их взглядом. Театр всегда тут торчал и всегда так назывался, сколько Илья себя помнил, сколько ходил к этому дому Веру провожать и встречать. Почему сейчас его эта вывеска колола? Понял почему. Криво улыбнулся.

Репертуар театра: "Ваал", "Пришёл мужчина к женщине", "Пять вечеров". Скоро новогодние ёлки. Поёжился. Среди этих панельных-кирпичных декораций накатывало его застиранное прошлое в полном цвете. Чётче вспоминалось, чем хотелось бы вспомнить. В десятом классе, в апреле, он сюда Веру пригласил. На "Горе от ума". Родители отпустили. Весь спектакль он гладил её по коленке, слушал, как она дышит – рвано. Слушал и плыл. Сердце колотилось. Актёры бубнили что-то неслышно. А Вера отвела его ладонь и в искупление этого сцепилась с ним пальцами. Сладкие духи были у неё, со специей какой-то острой. Позже он узнал: эта острота в приторном коктейле – это она сама была, Вера, её мускус. Карету мне, карету.
И потом в подъезде её глупо поцеловал. Пахло кошками и текущим паровым отоплением: уют. На вкус её язык оказался такой же, как и его собственный. Поцелуй ничем на книжные похож не был. Ломило внизу живота, было стыдно за это и не было сил остановиться. Вера шептала. Когда её крикнул в лестничный колодец с седьмого этажа отец, Илья ключом накорябал на том самом месте: "Вера + Илья". Наверное, никуда это признание с тех пор не делось. Ходит она мимо него каждый день – и плевать.

А после каникул, когда все уже очень повзрослели, она позвала его к себе в гости. Родителей не было. Давай уроки поделаем. Диван полосатый, продавленный. Мускус. Оказывается, не духи. Светло было, и от света очень неловко. На полу стояла полная наполовину двухлитровая бутылка "Фанты". Потом они – потные, тощие – пили жадно по очереди оранжевое колючее и смотрели друг на друга, не зная, как дальше жить. Ну и дальше. Дальше всё-таки как-то ещё три года. Жили-были. Илья прищурился на её балкон, на окна: не мелькнёт силуэт? Было непроглядно. Да нет там Веры, наверное. Уехала в Москву. Пустой безглазый балкон. Стекло мутное, а за ним – велосипед, банки с соленьями, удочки отцовские.
Перешагнул через переезд, двинул дальше по Букинскому, пытаясь нарисовать себе на снежном темнеющем шоссе лето и летние их с Верой тем же маршрутом гуляния. Не рисовалось. Вместо этого назойливо, как сигаретный дым, который рукой не разогнать, висела перед глазами картина из "Рая". Той ночью. Танцпол. Сука. Всё, что случилось. Висела и выедала глаза дымом, до слёз. Всё он правильно тогда сделал? Да. Да? А она потом? И всё равно – да? Ничего. Теперь всё кончилось. Скоро семь лет забудутся. Будет обычная жизнь.   

Он оставил по левую руку лобненский скверик: четыре скамейки квадратом у подножия гигантской опоры ЛЭП и кучкующиеся неподалёку берёзки, чахлые и калечные от соседства с высоким напряжением. Несмотря на ледяную соль, на скамейках дежурили мамочки с колясками, питали младенцев кислородом. Свернул на Батарейную. Прошёл памятник самой Батарее, которая Лобню обороняла во время войны: постамент с древней зениткой, установленный как будто в котлован. А по краям котлована – гранитные внутренние стены и таблички с фамилиями павших героев. В котлован узенький заход с улицы, а больше котлованного нутра ниоткуда не видно. Тут с Серёгой курили обычно после школы, а рядом бомжи травились водкой с нечёткими этикетками. Илья с Серёгой читали фамилии на табличках, искали: у кого ржачней, тот выиграл. Бомжи трудно говорили о жизни в своей параллельной вселенной. Илья запоминал слова. Потом выветривали табак и шли к Серёге рубиться в плейстейшн, пока родаки не вернутся.  

От Батареи перебежал улицу – и вот уже начало Деповской. Защемило. Двор сложен из хрущёвок: бурый кирпич, белые рамы. Перекошенная карусель припорошена. Голые берёзы шестиэтажные. Уже и дом показался, Илья даже окно своё нашёл, торцевое, из своей комнаты. А мать видит его сейчас? Ведь бегает наверняка смотреть его, пока еда греется. Он ей помахал.

Продолжение следует...

Предыдущие части ищите в специальном разделе ЗДЕСЬ.