Эта картина Александра Миндадзе наделала много шума, когда несколько лет назад ей отказали в госфинансировании. За эту шумиху, вернее, за поддержку Миндадзе на пресс-конференции поблагодарил журналистов и коллег. По словам режиссёра, менять кардинально сценарий или идти на какие-то другие уступки Минкульту ему не пришлось.
– Всё в итоге получилось так, как задумывалось, – уверил режиссёр.
А получилась история немца Ханса, который вместе с тремя коллегами приезжает предвоенной весной на один из советских заводов, чтобы работать над производством уникальной линзы. У них ничего не получается, линза не выходит, немцы ругаются, каждый день ездят с русскими рабочими в серой одежде на завод, опять ругаются, дерутся, обвиняют друг друга, пьют, маршируют в немецкой армейской кепке. И Ханс однажды будто сходит с ума. В один из дней он бросается к заводской печи и начинает подкидывать и подкидывать в топку уголь. Котёл не выдерживает – взрыв! В итоге две жертвы. Невольно герой оказывается убийцей, будто предвосхищая ту участь, которую ему приготовила Вторая мировая и вступление в ряды немецко-фашистской армии.
Картина очень философская, в ней много крупных планов на первый взгляд, незначительных деталей, киноязык фильма сложный и требует очень вдумчивого просмотра.
– Чтобы понять это фильм, нужно включить душу и сердце, – говорит Александр Миндадзе. – Это самотерапия. Фильм не о дружбе немца Ханса и русского Петра (Пётр видел «сумасшествие» Ханса, но не выдал его. – Прим. ред.), это только компонент сюжета. Фильм о предчувствии войны и о человеке, в котором снаряд этой войны взорвался преждевременно.
Взрыв, вызванный Хансом, по злому року позволяет создать злополучную линзу. В финале Ханс смотрит через неё уже одетый в военную форму, вернувшись в СССР как захватчик. Но война давно его заразила и убила. В конце концов, герой, оказавшийся в обстоятельствах войны, садится под бритву русской девушки-парикмахера, с которой познакомился ещё во время своей командировки. Ханс понимает, что она его зарежет, закрывает глаза и по сути сознательно идёт на самоубийство. Хотя это остаётся за кадром, за чёрным экраном.
ВОПРОС-ОТВЕТ С РЕЖИССЁРОМ АЛЕКСАНДРОМ МИНДАДЗЕ
Как родилась идея фильма? Была ли какая-то предыстория?
– Все идеи рождаются таким образом, что потом, оглядываясь, сам не понимаешь, как именно это происходит. Что-то с чем-то соприкасается, и в результате появляется идея. В данном случае я просто где-то прочел, что во время войны немец приехал в качестве одного из солдат в Россию – в места, которые он очень хорошо знал, потому что незадолго до войны работал там вместе с советскими инженерами по договору об экономическом сотрудничестве, заключенному в 1939 году. Человек жил и трудился на советском заводе, испытывал какие-то эмоции, и вдруг оказался на той же земле в совершенно другом качестве. Мне подумалось, что речь здесь идёт о перемене участи человека. Эта тема актуальна в самом широком смысле, а не только в данной конкретной истории. В частном случае я увидел нечто большее – выход на философское обобщение. Дальше, сообразно своим возможностям и собственным методам сюжетосложения, я начал работать над сценарием так, как мне интересно.
Вы не обвиняете никого из героев, а показываете, что их поступки – следствие деформации личности на фоне деформированной обстановки.
– В фильме война – это некая приближающаяся, как планета, неотвратимая катастрофа, разлом мира. Ханс будто чувствует это первым, и его отношения с людьми меняются. В том числе и отношение к женщине, которая в него влюблена. Это отношение Ханс реализует самым странным для нее образом, не потому что не любит ее или не любит женщин, а просто потому, что война уже началась. И он не способен к обычным любовным отношениям.
В фильме ощущается и влияние установок режима, пленниками которого были немцы.
– В фильме ощущаются установки обоих режимов. Но это выражено в действиях героя, а не в словах. Я не хотел сдвигать картину в сторону публицистики. Это жизнь самых обычных людей.
По-моему, это все-таки существенный момент, что показанные вами немцы внутренне сопротивляются режиму и реалиям своей страны.
– Ну, может быть. Отчасти. В конце концов, они ученые, инженеры, не совсем народ, люмпены. Милитаристические мотивы звучат в их ушах как бы сами по себе. Нет, конечно, они не нацистские фанатики. И среди них даже есть человек, который сам бросается под поезд, предвидя недалекое будущее. Но пока они трудятся на заводе, чтобы что-то создать и заработать. Обычные человеческие мотивы.
Как Вы нашли исполнителя главной роли?
– Я видел его в театре. К тому же Кирилл Серебренников тоже советовал на него посмотреть. Были очень трудоемкие и длительные актерские пробы в Германии, десятки актёров приходили к нам. В их числе был и Якоб.
Как немецким актёрам работалось со сценарием в форме кинопрозы? Это ведь сугубо русское явление.
– Именно. Ушедшая школа русской кинодраматургии, где ремарка значит не меньше реплик. Немцы работали поначалу с удивлением, а потом и с восторгом. Литературная запись помогла им по-настоящему почувствовать жизнь и войти в фильм.
Для актёров из Германии сценарий был переведён на немецкий язык. А на каком языке Вы с ними общались на площадке?
– С актерами такого уровня вербальное общение особо и не нужно. Они и без слов чувствуют то, что ты хочешь сказать, считывают тебя самого. Впрочем, английский всегда был в запасе.
