"Наша первая и последняя двухдневная встреча произошла в июне 1941 г. на Большой Ордынке, 17, в квартире Ардовых (день первый) и в Марьиной Роще у Н. И. Харджиева (день второй и последний). Страшно подумать, как бы описала эти встречи сама Марина, если бы она осталась жива, а я бы умерла 31 августа 41 г. Это была бы «благоуханная легенда», как говорили наши деды. Может быть, это было бы причитание по 25-летней любви, которая оказалась напрасной, но во всяком случае это было бы великолепно», – писала в одной из записных книжек Анна Ахматова.

«Великолепного» же было мало. Произошло свидание 7 и 8 июня незадолго до начала войны. Ахматовой было 52 года, Цветаевой – 48 лет, она два года как вернулась из 17-летней эмиграции, и оставалось 2 с половиной месяца до её самоубийства.

Протоиерей Михаил Ардов (в квартире его отца, писателя Виктора Ардова, и мамы, актрисы Нины Ольшевской, и прошла первая встреча поэтов) рассказал Metro:

– Марина Ивановна приезжает в «совдепию» вслед за дочкой Ариадной и мужем. Ариадна уже арестована, Эфрон тоже. Жилья Цветаева лишилась и по большей части жила в подмосковном Голицыно в Доме творчества писателей. Там в то время, в 1941 году, бывал и мой отец. Они познакомились, отец сказал, что у него в квартире в Москве живёт Анна Ахматова. Цветаева выразила желание её увидеть. Они созвонились. И Марина Ивановна приехала. Ахматова жила у нас, на Ордынке, в маленькой крошечной комнате, 4 квадратных метра, её называли «алёшина комната», так как в ней обычно жил юный Баталов. В этой комнате и прошла встреча. Они какое-то время там сидели вдвоём и разговаривали. У них в то время было сходное положение: у Ахматовой в лагере был сын, у Марины Ивановны – дочь и муж, которого ещё не успели расстрелять. Как вспоминала моя мама, когда уходила Цветаева, было видно, что Ахматова тронута её горем. У них это горе было обоюдным.

Профессор-литературовед Олег Лекманов, ссылаясь на воспоминания писателей Лидии Чуковской и Лидии Либединской, считает, что разговора по душам у поэтов не получилось:

– Ахматова читала Цветаевой куски «Поэмы без героя», Цветаевой не понравилось. Ей показалось, что это кокетливая и жеманная вещь. А ведь в юности Цветаева восхищалась Ахматовой. Что касается Ахматовой, то она всегда прохладно относилась к Цветаевой, отмечая её талант. Как это бывает, когда встречаются два великих человека, встреча оказывается «мимо друг друга».

Ардов с этим не согласен:

– Конечно, они были сдержанны, но это была встреча двух женщин, у которых дети в тюрьме сидели. Если бы они встретились в 1910 году, это вполне могло быть проходной холодной встречей. Но теперь они обе понимали, что они подруги по несчастью. В этот момент им было не до литературных разногласий.

Встреча не была сухой. Бедствующая Цветаева подарила Ахматовой шаль и брошь, с которыми та потом не расставалась. Разговор их не был чопорным. Ардов приводит цитату из воспоминаний Ахматовой: «Марина стоя рассказывает, как Пастернак искал шубу для Зины (жена Пастернака. – Прим. ред.) и не знал её размера. Он спросил у Марины и сказал: «У тебя нет её прекрасной груди».

– Эту историю можно было бы озаглавить «Бюст Зинаиды Николаевны и три великих поэта». Один – сказал, другая – запомнила, а третья – записала, – говорит Ардов. – И конец записи замечательный: «Мы вышли вместе. Светлый летний вечер. Человек, стоявший против двери, медленно пошёл за нами. Я подумала: «За мной или за ней?»