Глава 17

Рижская была сделана из двух счастливых цветов: красного и жёлтого, но, чтобы обнаружить это, нужно было ногтем соскрести слой жира с плитки, которой станция была облицована. Один из туннелей был заткнут снулым метропоездом, приспособленным под общежитие. А через второй осуществлялась вся здешняя жизнь.

– А бар знаете наш? Только открылся. Брага – первый класс. Гонят, правда, тоже из...

– Не надо.

– Ну чем-то вам придётся, ребят, себя тут развлекать. Проспект закрыт. Карантин. Прям поперёк рельсов ограждение, и автоматчики с собаками. Не в курсе, что ли?

Артём вздёрнул плечи.

– И что, нет способа? Наверняка можно же договориться?

Лёха хмыкнул.

– Пойди договорись. У них на Ганзе как раз сейчас кампания. Борются с коррупцией. Как раз под раздачу попадёшь. Тех-то, кто берут, отмажут потом. Свои ведь. Но сажать кого-то надо.

– А закрыли из-за чего?

– Грибная хворь какая-то. Гниль типа. Не то через воздух летит, не то люди разносят. Так что они пока поставили всё на паузу.

– Преследуют меня просто, – под нос себе сказал Артём. – Не отпускают.

– А? – Лёха наморщил лоб.

– Бомбил я эти грибы, – произнёс Артём чётко.

– Понимаю, – согласился Лёха. – Унылый бизнес.

Мимо пронеслись несколько мужиков, громыхая жестяными вёдрами. Лёха дёрнулся было им вслед, но остановил себя. Определил, наверное, что с упрямыми туристами ему будет интереснее.

– Ваш-то бизнес повеселее, – заметил Гомер.

– Зря ты так, деда, – тот нахмурился. – Брокером не каждый может быть. Тут талант нужен.

– Брокером?

– Ну да. Как я. Как пацаны вон. Брокером. А как это, по-твоему, называется?

Гомер не мог даже предположить. Он был занят: старался не улыбнуться. Но уголки губ всё равно тянулись кверху, как он их ни насиловал.

И тут вдруг – Артём заметил – переменился. Лицо у него стало холодное и испуганное, как у мёртвого. Смотрел он мимо брокера – в сторону куда-то.

– Зря ты, – высказывал ему, оглохшему, Лёха. – Навоз, между прочим, это кровь экономики.

Грибы-то на чём растут? Помидорки севастопольские чем удобряют? Так что – зря.
А Гомер кивнул Лёхе посреди фразы на любом случайном слове и бочком, бочком – пошёл от него; и от Артёма. Артём черкнул его траекторию глазами: увидел, но не понял.

В скольких-то шагах от них спиной стояла тонкая девушка с белыми волосами. Целовалась с мясистым и очень основательным брокером; тот, пока целуясь, сам незаметно ногой отодвигал в сторону своё ведро, чтобы то не отбивало очарования. Вот к ним и полз неуверенно Гомер.

Подобрался к парочке и мучительно стал выбирать угол, под которым заглянуть милующимся в лицо. Узнал кого-то? Но вмешаться, выдернуть их из поцелуя не смел.

– Те чо? – складками на загривке ощутил его мясистый. – Чо те нада, старый?

Девушка, оторванная от поцелуя, имела лицо распаренное и скукоженное, как присоска у пиявки, которую с руки сняли. Это не то было лицо, понял Артём за Гомера.

– Простите.

– Отвали, – сказала пиявка.

И Гомер, померкнувший, но ещё не успевший успокоиться, примкнул опять к Артёму с Лёхой.

– Ошибся, – объяснил он Артёму.

Хотя Артём решил ничего не спрашивать: открутишь вот крантик со старческими откровениями, а у него ещё резьбу сорвёт.

– Конечно, не могла... С таким бы ни за что... Дурак старый... – сказал тогда Гомер сам себе.

– А что, в ущерб себе работаете? – спросил Артём у Лёхи.

– Ущерб не ущерб... Ганза с каждой поставки половину снимает пошлинами. А теперь вообще...

С карантином с этим.

Ганзой называл себя союз станций Кольцевой линии. Транзит любых товаров из всех концов метро шёл через ганзейские рынки и сквозь её таможни. Многие челноки, чем пробираться, рискуя шеей, через всё метро, предпочитали довезти своё добро до ближайшего базара на пересечении кольца с радиальными ветками и отдать всё местным дельцам. И выручку спокойней было оставить тут же, в одном из банков Ганзы, чтобы не отрезали за неё голову в тёмных туннелях лихие люди, подглядев удачную сделку. Тех, кто упрямствовал и тащил мимо свой товар сам, всё равно облагали сборами. И как бы ни жили прочие станции, Ганза богатела. Во всём метро никто ей был не указ. И граждане её были этим горды и счастливы; а все остальные мечтали получить её гражданство.

– А что, сильно на Ганзу нужно? – щурясь сквозь папиросный дым, шепнул Лёха.

– Сильно.

Затянулись ещё. Гомер закашлялся. Артёму было всё равно.

– Сколько готов заплатить?