Глава 14

Через станцию они шли крадучись. Станционные часы, висящие над провалом туннеля, святыня местная, показывали: ночь. Значит, для всех была ночь. С ними тут только Артём мог бы поспорить, но Артём со станции уже уходил. Зал почти опустел, только на кухне кто-то поздний гонял чаи. Багровое общее освещение было приглушено, люди расфасовались по своим палаткам, зажгли изнутри слабые светодиодики и превратили брезент в театр теней. На каждой из сцен давали свой спектакль, но на всех – по одной и той же пьесе. Миновали палатку Сухого – склонённый над столом силуэт; прошли ту, где сидела, спрятав лицо в колени, Аня.

Старик осторожно спросил:

– А что, попрощаться не хочешь?

– Не с кем, дедуль.

Гомер спорить не стал.

– До Алексеевской! – заявил Артём караульным на выходе в южный туннель. – Сухой в курсе.
Те козырнули: в курсе так в курсе. Спасибо, что не наверх опять.

По приваренной железной лесенке они спустились на пути.

– Труба, – сам себе сказал Артём, вступая в тьму, трогая нежно шершавый плесневелый бетон тюбинга, измеряя взглядом шестиметровый потолок туннеля и его неизмеримую глубину. – Труба зовёт.

* * *
Алексеевская походила на ВДНХ, только в паршивом исполнении. Тут тоже пытались растить грибы и тоже мыкались со свиньями, но грибы и свиньи назло выходили сплошь полудохлые, так что их алексеевским еле самим хватало, торговать не оставалось. Но местные были под стать своим свиньям – квёлые, смирившиеся с тем, что в их сказке и начало, и конец скучные и известны всем наперёд. Стены тут были раньше белые и мраморные, а сейчас уже не поймёшь, какие. Что можно было отковырять и продать – отковыряли и продали. Остался бетон и немного человеческих жизней. Бетон выскребать было трудно, и никому такой товар в метро не сдался; так что основная торговля шла тем, за кого будут умирать в боях алексеевские. Был бы выбор – и цена была бы повыше. Но, кроме ВДНХ, покупателей не нашлось. Так что теперь главной целью существования станции метро Алексеевская было охранять ВДНХ.

Поэтому южный, идущий к союзной Алексеевской, туннель на ВДНХ считался спокойным. Через иные туннели можно было идти неделю, а на этот Артём с Гомером даже со всеми обязательными предосторожностями потратили, может, всего полчаса. Хотя минуты остались там же, где и часы: на ВДНХ. На Алексеевской их украли лет уже десять как, и с тех пор каждый там существовал по своему наитию. Кто хотел ночь – тому была ночь. В конце концов ночь-то в метро и не заканчивалась, это день нужно было себе воображать.

Караул на ходоков взглянул без интереса; зрачки у них были с игольное ушко. Над постом зависло муторное белое облачко, пахло портянками. Стояла початая бутыль самогона. Старший тяжко вздохнул, стараясь.

– Куда.

– На Проспект Мира. На базар, – не пытаясь даже в это ушко влезть, произнёс Артём.

– Не пустят. Там.

Артём тепло улыбнулся ему.

– Не твоя забота, дядь.

– Тангенс на тангенс даёт котангенс, – отозвался старший, заражаясь Артёмовой добротой и тоже желая сказать что-то приятное.

На этом и расстались.