Глава 14
Через станцию они шли крадучись. Станционные часы, висящие над провалом туннеля, святыня местная, показывали: ночь. Значит, для всех была ночь. С ними тут только Артём мог бы поспорить, но Артём со станции уже уходил. Зал почти опустел, только на кухне кто-то поздний гонял чаи. Багровое общее освещение было приглушено, люди расфасовались по своим палаткам, зажгли изнутри слабые светодиодики и превратили брезент в театр теней. На каждой из сцен давали свой спектакль, но на всех – по одной и той же пьесе. Миновали палатку Сухого – склонённый над столом силуэт; прошли ту, где сидела, спрятав лицо в колени, Аня.
Старик осторожно спросил:
– А что, попрощаться не хочешь?
– Не с кем, дедуль.
Гомер спорить не стал.
– До Алексеевской! – заявил Артём караульным на выходе в южный туннель. – Сухой в курсе.
Те козырнули: в курсе так в курсе. Спасибо, что не наверх опять.
По приваренной железной лесенке они спустились на пути.
– Труба, – сам себе сказал Артём, вступая в тьму, трогая нежно шершавый плесневелый бетон тюбинга, измеряя взглядом шестиметровый потолок туннеля и его неизмеримую глубину. – Труба зовёт.
* * *
Алексеевская походила на ВДНХ, только в паршивом исполнении. Тут тоже пытались растить грибы и тоже мыкались со свиньями, но грибы и свиньи назло выходили сплошь полудохлые, так что их алексеевским еле самим хватало, торговать не оставалось. Но местные были под стать своим свиньям – квёлые, смирившиеся с тем, что в их сказке и начало, и конец скучные и известны всем наперёд. Стены тут были раньше белые и мраморные, а сейчас уже не поймёшь, какие. Что можно было отковырять и продать – отковыряли и продали. Остался бетон и немного человеческих жизней. Бетон выскребать было трудно, и никому такой товар в метро не сдался; так что основная торговля шла тем, за кого будут умирать в боях алексеевские. Был бы выбор – и цена была бы повыше. Но, кроме ВДНХ, покупателей не нашлось. Так что теперь главной целью существования станции метро Алексеевская было охранять ВДНХ.
Поэтому южный, идущий к союзной Алексеевской, туннель на ВДНХ считался спокойным. Через иные туннели можно было идти неделю, а на этот Артём с Гомером даже со всеми обязательными предосторожностями потратили, может, всего полчаса. Хотя минуты остались там же, где и часы: на ВДНХ. На Алексеевской их украли лет уже десять как, и с тех пор каждый там существовал по своему наитию. Кто хотел ночь – тому была ночь. В конце концов ночь-то в метро и не заканчивалась, это день нужно было себе воображать.
Караул на ходоков взглянул без интереса; зрачки у них были с игольное ушко. Над постом зависло муторное белое облачко, пахло портянками. Стояла початая бутыль самогона. Старший тяжко вздохнул, стараясь.
– Куда.
– На Проспект Мира. На базар, – не пытаясь даже в это ушко влезть, произнёс Артём.
– Не пустят. Там.
Артём тепло улыбнулся ему.
– Не твоя забота, дядь.
– Тангенс на тангенс даёт котангенс, – отозвался старший, заражаясь Артёмовой добротой и тоже желая сказать что-то приятное.
На этом и расстались.