Глава 13

Костюм химзащиты поместился в баул как раз. Сверху Артём уложил табельный калаш, который со станции выносить запрещалось, патроны – шесть рожков, смотанных синей изолентой по два, и пакет сушёных грибов. Бросал резко, зло, бубнил себе под нос что-то. Противогаз мутно пялился на него, пока Артём не застегнул его молнией – тоже рвано, насильно – как опостылевшего мёртвого в мешке. Потом взвалил на плечи ранец – своё проклятие, сизифов камень.

– Дед! Вставай! Собирайся! Не шуми только.

Старик будто спал с открытыми глазами – очнулся тут же.

– Куда?

– Ты правду мне про Театральную сказал? Про радиста своего? Что он – там? Проводишь меня туда?

– На Театральную? – Гомер замешкался.

– А ты всё же думал, я сдрейфлю, а? Дудки, дедуль. Это для кого другого, может, преисподняя. А для нас – места боевой славы. Ну? Или ты врал всё?

– Не врал.

– Давай договоримся с тобой. Ты меня ведёшь к этому радисту, а я тебе – обо всём, что ты хотел спросить. Как на духу. История моего героического подвига. Тебе расскажу то, что другим не рассказывал. Идёт? Честное слово. Ну? Дай пять.

Гомер протянул ему руку – медленно, с сомнением, словно думал, не плюнул ли Артём себе в ладонь, но пожал крепко.

Пока старик складывал бельё в дорожную сумку, Артём занимал себя самозарядным фонариком: сжимал и разжимал рукоять, слушал жужжание механизма, наполнял аккумулятор.

Интересовался только им. Потом прервался.

– Объясни мне. Вот эта книга твоя. Она зачем?

– Книга? Ну так получается, что мы тут живём, а время остановилось, понимаете? Вот раскопают нас потомки через десять тысяч лет, а мы ни одной строчки не написали. Будут по костям гадать, по мискам, в кого мы верили и о чём мечтали. И всё переврут.

Артём помотал головой.

– А я, может, не хочу, чтобы нас с тобой раскапывали тут. Не хочу быть костями и мисками в братской могиле. Пусть это я буду раскапывать, а не меня. Тут и так достаточно желающих всю жизнь в кургане скоротать, и без меня. Я лучше наверху от передоза ласты склею, чем в метро до седин досиживать. Это не человеческая доля, дед. Не людская. Метро. Потомки! Я не хочу, чтобы мои потомки торчали всю жизнь под землёй. Чтобы мои потомки собой туберкулёзных бацилл кормили?! Не хочу! Чтобы они за последнюю банку консервов друг другу глотки резали? Не хочу! Чтобы вместе со свиньями хрюкали и валялись?! Ты для них пишешь книгу, старче, а они и читать-то не смогут! У них глаза отсохнут за ненадобностью, понимаешь ты?! Зато чутьё будет, как у крыс! Это не люди будут! Таких плодить?! Да если хоть один шанс на миллион есть, что где-то там, хоть где-нибудь ещё, можно жить наверху, под небом со звёздами, под солнцем, если хоть где-нибудь в этом грёбаном мире можно дышать не хоботом, не банками пыльными, а ртом просто, где можно без стекляшек запотевших на землю глядеть – я это место найду, ясно?! И плевать мне, что никто не верит в это! Я, я – верю! Вот будет такое место – тогда да! Там можно будет новую жизнь строить! Там – детей рожать! Чтобы они росли – не крысами, не морлоками, а людьми! За это надо – драться! Ради этого можно – сдохнуть! А заранее, прижизненно в землицу закопаться, калачиком свернуться и тихонько-смирнёхонько околеть – нельзя! Вставай, идём!