Н е так давно появились сообщения, что в нашей стране хотят устанавливать памятники самому известному в российской истории тирану – царю Ивану Грозному. Есть уже два города, где эта идея близка к осуществлению, – Орёл и Александров.  

Меня подобные вести огорчают, поскольку это свидетельствует о том, что наши соотечественники не знают истории и тяготеют к диктаторским режимам. 

Честно говоря, я бы мог примириться с таким памятником в одном случае: если бы на постаменте начертали строки одного из величайших русских писателей – графа Алексея Константиновича Толстого:

Царю, прославляему 

    древле от всех,

Но тонущу в сквернах 

    обильных!

Ответствуй, безумный, 

    каких ради грех

Побил еси добрых 

    и сильных?

Ответствуй, не ими ль, 

    средь тяжкой войны,

Без счета твердыни 

    врагов сражены?

Не их ли ты мужеством 

    славен?

И кто им бысть верностью 

    равен?

Безумный! Иль мнишись 

    бессмертнее нас,

В небытную ересь 

    прельщенный?

Внимай же! Приидет 

    возмездия час,

Писанием нам 

    предреченный…

Я тут процитировал замечательнейшее стихотворение «Василий Шибанов». Это не только превосходные строки, но и точное изложение письма, которое в своё время адресовал Грозному князь Андрей Курбский, кого многие считают самым первым в истории России диссидентом.

Я помню, как Ахматова говорила: «Василий Шибанов» – одна из лучших баллад, написанных на русском языке.

И ещё одно воспоминание.

В 60-х годах я много общался с сыном Ахматовой – Львом Николаевичем Гумилёвым. А я думаю, многие знают, что после войны Сталин в определённом смысле насаждал «культ личности» Ивана Грозного. Тут достаточно вспомнить известные фильмы Сергея Эйзенштейна.

И вот я хорошо помню такой рассказ Льва Гумилёва:

«В начале 1949 года я сидел за своим рабочим столом в Музее этнографии. И тут ко мне подошла сотрудница. Она сказала: «Мы собираем деньги на памятник Ивану Грозному. Вы будете вносить?» А я ей ответил: «На памятник Грозному не дам. А вот когда будете собирать на памятник Малюте Скуратову, тогда приходите».

В том же 49-м Гумилёва в очередной раз арестовали, и он получил второй продолжительный срок. 

О своём двукратном пребывании в сталинских лагерях Лев Николаевич так выражался: «Моя первая Голгофа» и «Моя вторая Голгофа».

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.