Н е так давно появились сообщения, что в нашей стране хотят устанавливать памятники самому известному в российской истории тирану – царю Ивану Грозному. Есть уже два города, где эта идея близка к осуществлению, – Орёл и Александров.
Меня подобные вести огорчают, поскольку это свидетельствует о том, что наши соотечественники не знают истории и тяготеют к диктаторским режимам.
Честно говоря, я бы мог примириться с таким памятником в одном случае: если бы на постаменте начертали строки одного из величайших русских писателей – графа Алексея Константиновича Толстого:
Царю, прославляему
древле от всех,
Но тонущу в сквернах
обильных!
Ответствуй, безумный,
каких ради грех
Побил еси добрых
и сильных?
Ответствуй, не ими ль,
средь тяжкой войны,
Без счета твердыни
врагов сражены?
Не их ли ты мужеством
славен?
И кто им бысть верностью
равен?
Безумный! Иль мнишись
бессмертнее нас,
В небытную ересь
прельщенный?
Внимай же! Приидет
возмездия час,
Писанием нам
предреченный…
Я тут процитировал замечательнейшее стихотворение «Василий Шибанов». Это не только превосходные строки, но и точное изложение письма, которое в своё время адресовал Грозному князь Андрей Курбский, кого многие считают самым первым в истории России диссидентом.
Я помню, как Ахматова говорила: «Василий Шибанов» – одна из лучших баллад, написанных на русском языке.
И ещё одно воспоминание.
В 60-х годах я много общался с сыном Ахматовой – Львом Николаевичем Гумилёвым. А я думаю, многие знают, что после войны Сталин в определённом смысле насаждал «культ личности» Ивана Грозного. Тут достаточно вспомнить известные фильмы Сергея Эйзенштейна.
И вот я хорошо помню такой рассказ Льва Гумилёва:
«В начале 1949 года я сидел за своим рабочим столом в Музее этнографии. И тут ко мне подошла сотрудница. Она сказала: «Мы собираем деньги на памятник Ивану Грозному. Вы будете вносить?» А я ей ответил: «На памятник Грозному не дам. А вот когда будете собирать на памятник Малюте Скуратову, тогда приходите».
В том же 49-м Гумилёва в очередной раз арестовали, и он получил второй продолжительный срок.
О своём двукратном пребывании в сталинских лагерях Лев Николаевич так выражался: «Моя первая Голгофа» и «Моя вторая Голгофа».
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.